Ромулус Хиллсборо и все-все-все

[Shinsengumi]

Возвращение героя

Несмотря на неукротимую волю к власти, командир обладал своего рода чистотой, которой был обязан своему скромному происхождению и которую закалили годы тренировок с мечом. В императорской столице его войска превратились из проводника «верности и патриотизма» в орудие хладнокровного убийства, но все же самая суть этой чистоты в его сердце сохранилась. И хотя скоротечное богатство, высокое положение и почет, которых, по словам Кондо, он никогда не желал, испятнали эту чистоту, его вошедший в историю неизменный героизм, который сопутствовал ему и в смерти, послужил ей украшением.

Часть десятая

После событий в Икэдая в Киото не нашлось бы ни единого человека, кто не слышал бы имени Кондо Исами или не знал о смертоносном отряде, которым он командовал. Это вовсе не значит, что Синсэнгуми завоевали любовь жителей императорской столицы, которые по-прежнему сочувствовали роялистам. Одно упоминание о солдатах Кондо пробуждало ненависть у роялистов, чьих товарищей они убили, страх у тех, за кем они охотились, благодарность и одобрение у протектора Киото и верхушки бакуфу, а также благоговение и даже восхищение у жителей провинции Мусаси и столицы сёгуна, находившейся в трехстах милях на востоке.

В конце августа 1864 года командир Синсэнгуми уже не был тем стойким и замкнутым учителем фехтования, который вместе с семью своими лучшими бойцами покинул Эдо в феврале прошлого года, чтобы вступить в нестройные ряды Ополчения роси, и даже тем командиром, который менее года назад уничтожил своего единственного соперника, с которым делил пост. Самомнение Кондо, взлелеянное его волей к власти, по словам Нагакуры, выродилось в «безрассудное <...> и эгоистичное поведение». После убийства Сэридзавы Кондо правил Синсэнгуми как тиран. «Он обращался с нашими товарищами в ставке в Мибу так, словно они были его вассалами. Если они не слушали его, он брался за меч».

Многие из ополченцев, включая Нагакуру, разочаровались в отряде и даже негодовали на своего командира. Они подумывали покинуть Синсэнгуми, что безусловно каралось смертью. «Появились признаки того, что ополчение может распасться». Шестеро офицеров, включая Нагакуру, Хараду, Сайто и Симаду, обратились к князю Айдзу с жалобой. Вероятно, они ожидали, что Кондо прикажет им совершить сэппуку за нарушение устава. Но князь Айдзу не собирался допускать ни смерти этих шестерых испытанных воинов, ни развала своих отборных войск — его как протектора Киото и хозяина Синсэнгуми волновало, что «это могут приписать моей недальновидности». Он не сообщил командиру ни о своей встрече с шестью ополченцами, ни об их жалобе. Вместо этого он собрал всех семерых, включая Кондо, чтобы уладить дело за дружеской чашкой сакэ.

Вероятно, неуверенность в завтрашнем дне, постоянная угроза неминуемой смерти и юношеская злость в сумме вылились в неукротимое распутство, царившее среди самураев обоих лагерей. Существует присловье: герой охоч до плотских утех. Кацура Когоро из Тёсю определенно был героем. Его визиты в гостиницу Ёсида, что в веселом квартале Санбонги у западного берега реки Камо, вошли и в историю, и в легенды. Кацура собирал ценные сведения с помощью своей любовницы-шпионки и будущей жены — гэйги Икумацу, развлекавшей покровителей из Айдзу, Кувана, Синсэнгуми и прочих из лагеря Токугава (64). В опасный период после битвы у Запретных врат Икумацу спасла Кацуре жизнь. Когда его товарищи отступили в Тёсю, он тайно остался в Киото, чтобы собирать информацию. За ним охотились яростнее, чем за всеми другими, кто выжил в Икэдая. Самураи Айдзу и Синсэнгуми, разыскивая его, прочесывали город. Переодевшись нищим, он пятеро суток прятался под мостами на Камогаве, среди множества тех, кто в пожаре войны остался без крова. Каждую ночь Икумацу храбро пробиралась по кишащим опасностями улицам, чтобы принести ему рис, иначе его ждала бы голодная смерть. Позднее ее схватили и допрашивали на предмет его местонахождения, но тщетно. В конце концов Кацура сбежал в хан Цусима, оставив Икумацу в надежных стенах киотского представительства Цусимы.

Есть мнение, что у Кацу Кайсю было множество любовниц только потому, что он был героем. Начав подниматься по иерархической лестнице Токугава, этот великий человек приобрел большой дом в Эдо, в районе Акасака, подходящем для человека его положения. В доме Кацу жили молодые служанки, и ни одну из них хозяин не обошел вниманием. Они оставались в его доме вместе с детьми, которых рожали ему, под одной крышей с его женой и другими детьми. Супруга Кайсю, Тамико, в прошлом была гейшей. Она была истинной хозяйкой дома, которую слуги боялись и уважали. В 1887 году двор пожаловал Кайсю титул графа. Бывшая гейша стала графиней и супругой одного из самых выдающихся людей Японии. Ее слуги каждое утро выражали ей свое почтение. Они усаживались в официальной позе в ряд у входа в ее комнату и приветствовали свою госпожу одновременным поклоном. Кайсю по-своему тоже уважал супругу: «Родись Тамико мужчиной, из нее вышел бы великий государственный муж. К ее чести говорит также то, что она никогда не ссорилась ни с одной женщиной из тех, с кем я делил ложе».

Вот что говорил Кайсю о плотских желаниях великих людей: «Молодому человеку нелегко подавить зов плоти, как бы он ни старался. Однако самая мощная его [движущая сила] — это стремление к величию. Превосходно, если в пламени своих амбиций он может сжечь зов своей плоти. Истинный герой тот, кто способен подавить разгорающуюся страсть. Прежде чем он это осознает, его амбиции будут постепенно вести его к великим целям, <...> и посторонние мысли более не будут этому мешать».

Если Кацу Кайсю анализировал плотские желания героя, то его учитель, Сакума Сёдзан, приветствовал сладострастие великих людей. В эпоху Токугава, если глава самурайского дома не производил на свет потомка мужеского пола, его род мог прерваться. Сакума был столь же озабочен острой необходимостью обзавестись сыном, сколь и убежден в собственной исторической значимости. Он открыто заявлял, что единственное предназначение женщин — рожать и что великий человек должен зачинать детей со столькими женщинами, со сколькими может, во благо общества. Поскольку женщина — всего лишь машина для производства потомства, ее внешняя привлекательность вторична в сравнении с ее способностью рожать здоровых детей. Кроме своей жены Дзюнко, младшей сестры Кайсю, Сакума содержал еще по меньшей мере двух любовниц, одна из которых родила ему его единственного сына. В сентябре 1864 года, два месяца спустя после убийства Сакумы в Киото (65), когда Кондо Исами был в Эдо, Хидзиката Тосидзо послал Кайсю письмо, сообщая, что его «племянник» Сакума Икудзиро вступил в Синсэнгуми, чтобы отомстить за отца (66).

Несмотря на свою неоспоримую амбициозность, Кондо Исами, оставивший в Эдо жену и ребенка, в Киото никогда не «сжигал зов своей плоти». Грубовато-привлекательный, знаменитый боец производил в веселых кварталах сильное впечатление. По словам Симады Кая, Кондо обычно одевался официально, в широкие штаны из дорогого шелка в тонкую темную полоску и черную креповую куртку, и выглядел скорее князем, нежели самураем без господина. Его одежду украшал фамильный герб Кондо — три горизонтальные полосы в круге. Он часто собирал густые волосы в пышный пучок на макушке, его большой рот был решительно сжат. На ногах он носил деревянные сандалии. Два меча на его левом бедре были скромной отделки, с черными рукоятями, в ножнах цвета воска. Несмотря на «безрассудное и эгоистичное поведение», при частых визитах в веселые кварталы Киото командир Синсэнгуми проявлял должную осмотрительность. Как вспоминал Симада: «Он всегда плотно задергивал занавески паланкина и прятал лицо под капюшоном».

За неполные пять лет, что Кондо провел в Киото, он снискал благосклонность многих женщин. Одну из них, куртизанку по имени Миюки, он поселил в доме в юго-западной части города. По словам Симосавы, она была «высокой и стройной красавицей двадцати трех — двадцати четырех лет от роду». Полвека спустя, в 1911 году, Миюки вспоминала свою первую встречу с Кондо: «Меня держали [в доме другого мужчины] возле Икэдая, где случилась вся суматоха. Внезапно в дом ворвались Синсэнгуми, заявив, что подозревают, будто такой-то ронин скрывается здесь. Они очень грубо обыскали дом. Я была перепугана, поскольку в те дни Синсэнгуми наслаждались, убивая людей. Пока я тряслась от страха, человек, показавшийся их командиром, подошел и всех успокоил. <...> Так я впервые встретила Кондо». Вскоре после происшествия Миюки получила место в Кицуя, в веселом квартале Симабара. Кондо явно ожидал найти ее в Кицуя, поскольку «пришел в первый же день, когда я там появилась». У Миюки была младшая сестра по имени Отака. «Он заботился о нас обеих», — говорила Миюки. Отаке было восемнадцать, и, как пишет Симосава, «она была не менее красива, чем ее старшая сестра».

«Я страдала от ревматизма, — вспоминает Миюки. — Пока я лечилась в доме врача в Фусими, Кондо заигрывал с Отакой, попивая сакэ. В конце концов они стали близки. Поскольку она работала в чайном домике в Осаке, я не могу назвать ее порядочной, но моя младшая сестренка не собиралась уводить его у меня». Отака родила Кондо девочку, которую назвала Ою. Имя писалось китайским иероглифом, означающим «отвага». Что это имя отлично подходило ее отцу — исторический факт. Что девочка не зря была его тезкой, подтверждает ее тетка. «Они были похожи как две капли воды», — говорила Миюки.

У Кондо был сын от женщины по имени Комано, работавшей в веселом квартале Санбонги. Как Икумацу развлекала людей из вражеского лагеря, чтобы обеспечивать Кацуру Кагоро жизненно важной для Тёсю информацией, так и Комано шпионила для Синсэнгуми. Миюки «не собиралась ей уступать. Много раз я посылала кого-нибудь забрать Кондо от нее и привести его обратно в Кицуя». Кондо вкушал прелести еще одной гэйги, по имени Уэно, которая, как обронил Симосава, «красотой не отличалась». Он также был близок с куртизанкой Кин, одной из соперниц Миюки в Кицуя. 23-летняя Кин «была одной из самых красивых женщин в Киото, — пишет Симосава, — утонченной и изящной, будто струящаяся вода». Немало времени Кондо проводил в доме Огакия в квартале Нидзё, к северу от Мибу. Еще одним его любимым местом отдыха был чайный домик Ямагину в квартале Гион, где, по словам Миюки, «собирались Синсэнгуми. Получив деньги на развлечения после разгрома Икэдая, они постоянно приглашали нас пить и танцевать [с ними], днем и ночью».

Кутежи требовали денег. В отличие от большинства отступников, за которыми они охотились, члены Синсэнгуми получали регулярное жалование. Как указывала Миюки: «Они не испытывали недостатка в деньгах. <...> Куда бы они ни пошли, женщины везде хорошо их принимали».

Хидзиката тоже был тем еще кутилой. «Кондо часто брал с собой Хидзикату Тосидзо, — говорила Миюки. — Тот сошелся с куртизанкой по имени Синономэ». И ему нравилось делать свои похождения достоянием публики. В письме к Кодзиме Хидзиката похвалялся, что состоит в близких отношениях с двенадцатью женщинами в Киото и Осаке. Однажды он отправил из Киото посылку в додзё Хино своим товарищам по фехтованию. К посылке прилагалась записка, где говорилось, что «внутри кое-что ценное для всех вас». Друзья Хидзикаты с нетерпением вскрыли посылку. В ней они нашли множество страстных любовных писем к Хидзикате от женщин из веселых кварталов. Друзья только посмеялись над проделкой Хидзикаты: «Кажется, Тосидзо снова нас обставил».

В июле двор издал указ (подготовленный сёгунатом), предписывающий бакуфу покарать Тёсю за преступное нападение на дворец императора. 13 августа бакуфу, в свою очередь, приказало двадцати одной провинции подготовить свои войска к военному походу против Тёсю. Эдо надеялось использовать неудачи Тёсю, чтобы вернуть себе всю полноту власти, которая слабела с момента убийства Ии Наосукэ четыре года тому назад и которой Тёсю до прошлогоднего переворота в Киото бросали серьезный вызов. Но дни абсолютного правления сёгуна миновали — хотя ни его министры в Эдо, ни его союзники при дворе, ни его представители в Киото, ни предводители самой грозной его службы безопасности не желали признавать этот горький факт. Из-за разногласий между министрами в Эдо и князем Ёсинобу, которого в марте назначили генерал-инспектором войск, защищавших императора в Киото, и который через два года стал пятнадцатым и последним сёгуном Токугава, поход откладывался. Более того, среди даймё, которым приказано было обеспечить войска для похода, имелись сторонники Тёсю. Даже те князья, кто якобы поддерживал бакуфу, не рвались укреплять престиж Токугава за счет своих людей и финансов. Еще больше ситуацию осложняло то, что сёгун оставался в замке Эдо, хотя ожидалось, что он поведет войска на запад, в Тёсю.

Кроме напряженной политической ситуации командира Синсэнгуми беспокоило ухудшающееся здоровье его приемного отца. Кондо Исами провел в Киото полтора года и все это время не был дома. Он очень хотел вернуться в Эдо, чтобы навестить Кондо Сюсукэ, свою жену О-Цунэ и двухлетнюю дочь Тамако, однако из-за серьезной ситуации в Киото не мог позволить себе роскоши отлучиться по личному делу. Но Тёсю усмирили, пусть даже временно. К тому же Кондо опасался, что роялисты используют нерешительность Иэмоти в отношении похода, чтобы настроить двор против Токугава — под предлогом того, что сёгун не выполняет указ императора. После крупной победы в Икэдая в высших правительственных кругах стали уважать политические взгляды Кондо. Он обратился к князю Айдзу за разрешением отправиться в Эдо, чтобы убедить совет старейшин сёгуна послать Иэмоти в Киото просить аудиенции у императора — демонстрируя намерение выполнить его указ. В сентябре разрешение было дано.

Пятого сентября Кондо, Нагакура (к этому моменту они уладили свои разногласия), Такэда и еще один ополченец наняли четыре «скоростных» паланкина, чтобы преодолеть первый этап трехсотмильного пути в Эдо. Вскоре они достигли владений князя Кувана на побережье залива Исэ. На море было сильное волнение, но они смело пересекли залив на пароме, а высадившись, снова в «скоростных» паланкинах продолжили путь на восток. Через два дня они добрались до официальной заставы в Хаконэ, на перевале примерно в шестидесяти милях к западу от столицы сёгуна. В объявлении на здании стражи говорилось, что путешественники должны предъявить проездные документы, но Кондо формальности не смущали. Приказав растерянным носильщикам следовать мимо вооруженных стражников, он громко заявил из глубины паланкина: «Я Кондо Исами, командир Синсэнгуми в Киото, и еду по официальному делу». Ошарашенная стража лишь стояла и смотрела, как четыре паланкина без проверки проходят через заставу. Отряд Кондо достиг Эдо 9 сентября, в четыре дня проделав путь, обычно занимавший две недели.

Покидая свой дом в Эдо, Кондо был учителем фехтования с большими амбициями. Ныне он возвращался в ореоле славы, командиром лучшей службы безопасности бакуфу и героем для жителей востока. Герой воссоединился, хотя и ненадолго, со своим приемным отцом, женой и дочерью. Родной отец Кондо, Миягава Хисадзиро, отказался встретиться с младшим сыном, не желая «отнимать его драгоценное время, ведь он так упорно трудится на благо родной страны». Кодзима и Сато были настроены совершенно по-другому. Они поспешили в Сиэйкан, чтобы увидеться с Кондо, который хвастался им подробностями боя в Икэдая и у Запретных врат. Командир Синсэнгуми также встретился с князем Мацумаэ, членом совета старейшин сёгуна, чтобы убедить его в необходимости послать Иэмоти в Киото. Его ждал отказ. Князь Мацумаэ намекнул, что у бакуфу просто нет денег на то, чтобы оплатить отнимающее почти три недели трехсотмильное сухопутное путешествие для трехтысячной свиты сёгуна.

В свете подготовки бакуфу к походу против Тёсю Кондо, естественно, ожидал, что его отряд призовут сражаться на этой войне. Поэтому ему требовались новобранцы. Кондо был родом из восточной части Японии и считал, что самураи востока превосходят своих западных товарищей в искусстве боя. Воин до мозга костей, он воспользовался возвращением в Эдо, чтобы завербовать более пятидесяти человек. Среди них был некий Ито Каситаро, который стал штабным офицером ополчения, третьим по рангу после Кондо и Хидзикаты.

Ито был ронином из провинции Хитати, находившейся к северо-востоку от Эдо и занимавшей значительную часть восточной Японии, откуда происходили воины, которых Кондо так высоко ценил. Знаменитый боец школы Хокусин Итто и очень умный человек, известный знаток японской классической литературы и поэзии, с тонким политическим чутьем, 28-летний Ито был «строен, ясноглаз и весьма привлекателен» (67). У него с Кондо и Хидзикатой было много общего. Он тоже был способным и отважным, прирожденным лидером, тоже выступал за «изгнание варваров», тоже, как и Кондо, был старшим мастером в фехтовальной школе в Эдо. Но, что важно, в отличие от Кондо и Хидзикаты Ито был убежденным роялистом. Однако его преданность императору вовсе не противоречила его верности бакуфу или Синсэнгуми. Император Комэй не простил настроенных против Токугава радикалов, причинивших разрушения его некогда мирной столице. В сущности, он втайне ненавидел возглавляемых Тёсю роялистов, почитавших его. Император никогда не выступил бы против Токугава, от которых зависел суверенитет Японии. Более всего на свете он желал мира в своей стране, чтобы Япония была сильной и могла защититься от иностранной агрессии. Поэтому в 1862 году он позволил своей младшей сестре, принцессе Кадзу, выйти замуж за сёгуна Иэмоти, несмотря на резкий протест роялистов. И ныне, когда принцесса Кадзу жила в замке Эдо, императора Комэя глубоко беспокоила ее безопасность. Выступление против режима Эдо могло стоить принцессе жизни. Именно поэтому летом 1863 года император тайным указом повелел Сацума восстановить порядок в его столице. Сацума, естественно, незамедлительно заключили союз с Айдзу, чтобы вытеснить Тёсю из Киото.

Хотя Кондо не удалось убедить власти Эдо послать сёгуна в Киото, вступление Ито в Синсэнгуми сделало его поездку в Эдо не напрасной. Кондо возлагал на Ито, который привел в Синсэнгуми ряд своих последователей, включая бойцов из своего додзё, большие надежды.

Возможно, Кондо Исами начал сомневаться в способности бакуфу изгнать иностранцев. Возможно, он даже поставил под сомнение свою простодушную, хоть и популярную веру в то, что японцы стоят выше иностранцев благодаря самурайскому духу, традициям и культуре. С этими сомнениями незадолго до отъезда из Эдо он посетил дом врача Мацумото Рёдзюна, знатока западных идей. В 1850-х годах Мацумото был в числе двадцати шести самураев Токугава, вместе со «старшим курсантом» Кацу Кайсю поступивших в военно-морском училище бакуфу в Нагасаки. Мацумото изучал медицину в Нагасаки под руководством голландского военно-морского врача Помпе ван Меердервоорта. В 1863 году он модернизировал лечение в медицинских учреждениях Токугава в Эдо и был назначен официальным врачом сёгуна. Реакционный командир Синсэнгуми произвел на этого прогрессивного чиновника бакуфу достаточно глубокое впечатление, чтобы запись об их первой встрече попала в автобиографию, надиктованную Мацумото примерно через сорок лет:

«Моя семья боялась [Кондо Исами], ведь он был роси. (В те дни роси вламывались к людям и угрозами вымогали деньги. Также они заявлялись в дома тех, кто перенял западные идеи и торговал с иностранцами. Роси осыпали их бранью, запугивали, а порой и убивали, если те не уступали их требованиям. Словом, моя семья имела все основания для опасений.) Я сказал им, что бояться нечего. Хотя многие говорят, что Исами был жесток, по его поступкам я видел, что это не так. <...> Человек [подобный ему], который готов отдать жизнь за родину, честен и порядочен. Я провел его в гостиную и спросил о цели его визита».

Кондо сказал Мацумото, что пришел послушать про «иностранные державы». Мацумото ответил, что роси «бесцельно убивают иностранцев» и им «не хватает здравого смысла». Он сказал, что Япония должна учиться у иностранцев, а не презирать их. Он процитировал Конфуция: «Воин должен познать своего врага, чтобы познать самого себя». Он предупредил о милитаризации великих западных держав, соперничавших между собой за блага Азии. Они колонизовали Индию и Китай и ныне имели виды на Японию. Слова Мацумото были созвучны девизу Сакумы Сёдзана: бороться с варварами с помощью варварских технологий (68). Он показывал Кондо карты и чертежи и не жалел слов, чтобы объяснить их. Мацумото хотел убедить Кондо, что Японии срочно необходимо перенять западные военные технологии, но, возможно, только усилил неприязнь фехтовальщика к вторгшимся иностранцам.

Три дня спустя Кондо снова посетил дом Мацумото. Второй визит имел более срочную, практическую, цель. «Он [Кондо] засмеялся и сказал, что болен». Мацумото определил у Кондо болезнь желудка, вызванную «неправильным питанием». Врач дал командиру Синсэнгуми лекарство, договорился с ним о встрече в Киото и отправил восвояси. На следующий день, 15 октября, Кондо покинул Эдо и через двенадцать дней прибыл в Киото.