Остапа несло. Впереди были водопады Рэроса.
Новое ополчение
Синсэнгуми буквально означает «Новое [новонабранное] ополчение». И те самые тринадцать человек, составившие ядро отряда, действительно были как на подбор. Членам Синсэнгуми поручено было круглосуточно патрулировать улицы города, а подчинялись они протектору Киото. Официально им пока не дали право убивать, но они разделяли негласное мнение своего господина, что в придачу к изгнанию варваров и защите сёгуна у них имелась более срочная цель — восстановить закон и порядок, уничтожив врагов Токугава.
Часть третьяСинсэнгуми возглавляли два человека, обладавших невероятно сильной волей. Кондо Исами и Сэридзава Камо были ярыми соперниками. Оба были старшими мастерами своих фехтовальных школ, оба привели в отряд своих лучших бойцов. Кондо Исами, родившийся 9 октября 1834 года, был третьим и самым младшим сыном в зажиточной крестьянской семье из деревни Ками-исихара, находившейся в области Тама провинции Мусаси, менее чем в дне пути к западу от Эдо по дороге Косюкайдо. Среди пологих холмов по этой плодородной сельской местности текла широкая и глубокая река Тама — неизменный источник внутренней силы для юношей, чей воинский дух расцветал на ее берегах. Над горами на юго-востоке Тамы вздымалась то прячущаяся в дымке, то покрытая снегами, меняющаяся со сменой сезонов года Фудзи-сан — загадочный символ Японии.
Командир Синсэнгуми Кондо Исами был крестьянином по рождению и воином по натуре, человеком традиционных ценностей и воинского склада ума. На его черной тренировочной форме сзади белой нитью был вышит большой человеческий череп — знак его постоянной готовности умереть в бою. Он вступил в Ополчение роси, желая стать самураем на службе сёгуна. Как предводитель самого грозного из самурайских отрядов сёгуна он поднялся к вершинам иерархической лестницы Токугава и воистину обессмертил свое имя.
Все его лицо излучает силу, но суровые, пронзительные глаза, жесткая линия рта и тяжелая квадратная челюсть производят особенное впечатление. На фотографии — сделанной, вероятно, в феврале 1868 года — единственный на тот момент уцелевший командир Синсэнгуми сидит в церемонной позе, положив руки на бедра, готовый в любой момент ринуться в бой. Позади, на расстоянии вытянутой руки, — смертоносный длинный меч; и кто знает, скольких людей сразил его бритвенно-острый клинок.
При рождении Кондо Исами получил имя Миягава Кацугоро. Он был дитя Тэнпо — эпохи Небесной защиты (1830—1843). С названием определенно промахнулись — по крайней мере в отношении восточных деревень, которым в те годы изрядно досаждали грабители. Тама находилась под властью Токугава, и местные жители гордились тем, что были крестьянами сёгуна. Хотя закон запрещал крестьянам носить оружие, жители Тамы питали склонность к боевым искусствам и литературе. Их воинские традиции уходили корнями в двенадцатое столетие, к самураям, служившим Камакура бакуфу (21). После прибытия иностранцев в 1853 году боевые искусства в Таме расцвели вновь.
Тама была обширной областью. Местный магистрат Токугава не мог обеспечить патрулирование всей территории и защиту от грабителей. Порядок в деревнях поручили поддерживать сельским старостам. Крестьянам в подчинении у этих старост предписывалось изучать искусство боя — чтобы хоть как-то защищаться от грабителей. Некоторые из богатых крестьян строили тренировочные залы и нанимали местных мастеров фехтования в качестве учителей. В их числе был и отец Кацугоро — Миягава Хисадзиро.
Мать Кацугоро умерла, когда он был мальчиком. Его отец был страстным любителем истории. В дождливые дни он собирал троих своих сыновей у семейного очага и читал им хроники о героических деяниях. С ранних лет будущий командир Синсэнгуми приучался высоко ценить литературу и воинские искусства и принимал участие в тренировках в домашнем додзё. Когда Кацугоро было четырнадцать, его отец нанял для сыновей местного учителя фехтования. Его звали Кондо Сюсукэ, и он был хозяином Сиэйкана, небольшой фехтовальной школы в Эдо. Мастер Сюсукэ обучал стилю Тэннэн Рисин (22). Кацугоро проявил подлинный талант к суровым тренировкам кендзюцу. Через год он получил разряд мокуроку, второй из пяти разрядов стиля Тэннэн Рисин. Учитель был поражен свирепостью мальчика, которую тот проявлял как в додзё, так и вне его. Однажды ночью, когда отец отлучился по делам, Кацугоро и его братьев разбудил шум, поднятый вломившимися в дом грабителями. Вместо того чтобы испугаться, братья решили, что это отличный шанс испытать свои навыки. Воры были вооружены ножами. Братья преследовали их с обнаженными мечами. Злоумышленники попытались сбежать с ворованным. Кацугоро завопил: «Стой!» — с пронзительным гортанным завыванием, которому научился у своего учителя. Воры побросали добычу и удрали.
Кондо Сюсукэ старел. Возможно, именно врожденная отвага Кацугоро убедила учителя испросить у Миягавы Хисадзиро разрешения сделать его пятнадцатилетнего сына своим наследником. Разрешение это было дано, и вскоре Кацугоро предстояло стать четвертым потомственным главой школы Тэннэн Рисин. Сын крестьянина сделался самураем. Он оставил родную деревню и жил в Эдо в доме своего учителя, где по-прежнему посвящал себя изучению кендзюцу.
В двадцать шесть лет Кондо женился. О-Цунэ была тремя годами моложе его и в отличие от мужа принадлежала к воинскому сословию. Ее отец был вассалом семьи Симидзу, одной из ветвей дома Токугава. О-Цунэ не отличалась красотой; по всей видимости, у нее была заячья губа. Но она была хорошего происхождения, хорошо воспитана, хорошо образованна и, что, возможно, самое главное, наделена мужеством и чувством благопристойности, что чаще встречается у дочерей самураев, нежели у простолюдинок. Наследник мастера меча встречался со множеством других подходящих невест, куда красивее О-Цунэ. Когда его спрашивали, почему он выбрал в жены именно ее, говорят, что он отвечал: «Я разговаривал с красавицами. Они кичились своей внешностью. О-Цунэ же вела себя куда скромнее и была очень вежлива». Возможно, это признак некоторой человечности будущего командира Синсэнгуми и безусловно связано с его неколебимой решимостью придерживаться стоических принципов класса, к которому он ныне принадлежал.
Они поженились в конце марта 1860 года, когда столицу потрясло убийство регента Ии Наосукэ. Вскоре после свадьбы О-Цунэ вышила на тренировочной форме Кондо череп — символ ее уважения к готовности ее мужа-воина умереть. На следующий год наследник мастера меча получил разряд синан мэнкё — высший разряд школы Тэннэн Рисин. Кондо Сюсукэ отошел от дел, и его приемный сын стал четвертым мастером этого стиля. Под управлением молодого хозяина Сиэйкан процветал. В списке учеников насчитывалось более трехсот имен; в большинстве своем это были крестьяне Тамы. Молодой мастер путешествовал по провинции, давая уроки в местных тренировочных залах. Это был крупный, мускулистый мужчина. Его ступни были столь велики, что служанка в доме его друга была «потрясена гэта невероятных размеров», которые он снял перед тем, как войти в дом. Рот его был так велик, что он мог засунуть в него свой кулак, — шутка, вызывавшая гомерический хохот на гулянках в те бурные кровавые годы, когда он властвовал на полных опасностей улицах императорской столицы. Когда ему было около двадцати семи лет, крестьянин, сделавшийся мастером меча, стал называть себя Кондо Исами (23) — имя, вызывавшее насмешки, страх и ненависть у его врагов, гордость и любовь у добрых людей его родной Тамы, благодарность и надежду — у втянутых в политическую борьбу властей Эдо и благоговейное уважение у них у всех.
Кондо обучался стилю Тэннэн Рисин более четырнадцати лет. Получив в возрасте двадцати девяти лет возможность применить свое умение на практике, он — с великим мужеством, горячим желанием «дать выход [своему] давнишнему негодованию» по отношению к иностранным захватчикам и решимостью сделать себе имя как самураю на службе сёгуну — закрыл двери Сиэйкана и вместе с семью своими лучшими бойцами вступил в Ополчение роси.
Изначально в Синсэнгуми было три командира. Сразу за Кондо и Сэридзавой шел близкий союзник последнего, по имени Синми Нисики. Но Синми был скорее номинальным, нежели фактическим командиром. Значительно более важен для этой истории и для истории Японии Хидзиката Тосидзо, один из двух заместителей командира Синсэнгуми. За свой воинственный нрав он получил прозвище «демон-командир» [5]. Хидзиката был ближайшим и самым доверенным другом Кондо. Как и Кондо, младший сын богатого крестьянина из Тамы, он был красивым мужчиной ростом чуть более пяти футов семи дюймов, белокожим, с почти классическими чертами лица, выделявшими его среди земляков. На фотографии, сделанной после падения бакуфу, в конце 1868 года, вице-командующий армией Хидзиката Тосидзо сидит на деревянном стуле, одетый на западный манер, в военных сапогах до колен, с мечом на левом боку. Коротко стриженные черные волосы, уже не собранные в узел, зачесаны назад. Больше всего поражают глаза, выдающие твердую, но спокойную готовность — почти жажду — умереть, с которой он и отправился на последнюю свою битву.
Хидзиката был на год моложе Кондо. К пяти годам он потерял обоих родителей и жил со старшим братом и его женой в доме своей семьи в деревне Исида, под сенью древнего и величественного храма Такахата Фудо. В одиннадцать лет он в течение недолгого времени учился ремеслу на большом торговом предприятии Мацудзакая в Эдо. Вернувшись в родные места, мальчик делил свое время между родным домом и находившимся неподалеку жилищем старшей сестры и ее мужа в Хино, почтовой станции на дороге Косюкайдо. Когда Хидзикате исполнилось шестнадцать, он посадил за домом бамбук [6] и дал себе клятву — абсурдную, но в то же время пророческую — «стать самураем». Стебли этого бамбука короткие, прямые, не толще человеческого пальца и идеально подходят для изготовления стрел. Его выращивание считалось актом предусмотрительности — для подготовки к войне — и подобало самураю. Кроме того, подходящими для самурая занятиями были каллиграфия и стихосложение (как в китайской, так и в японской традиции), которыми Хидзиката страстно увлекался. Особенно он любил хайку. Перед отъездом в Киото он оставил в Хино сборник хайку, написанных под псевдонимом Хогёку.
Зять Хидзикаты, Сато Хикогоро, получил под руководством Кондо Сюсукэ разряд мэнкё и право обучать стилю Тэннэн Рисин. Ранее он унаследовал от отца обширное поместье и высокое положение старосты деревни Хино. Хотя Сато принадлежал к крестьянскому сословию, его скорее можно было назвать деревенским помещиком, нежели фермером. Незадолго до того, как Хидзиката дал свою пророческую клятву, Сато построил около своего дома фехтовальное додзё, где время от времени преподавали мастер Сюсукэ и его наследник. Кроме Сато, Кондо и Хидзиката поддерживали близкие отношения с другим местным помещиком, разделявшим их страсть к кендзюцу. Это был Кодзима Сиканосукэ, староста деревни Онодзи. Сато был шестью годами старше Кондо, Кодзима — тремя. Двое старших мужчин давали своему наставнику уроки литературы, когда Кондо преподавал кендзюцу в частном додзё Сато или в саду перед домом Кодзимы.
Мастер Сюсукэ и его сын были признательны своим состоятельным ученикам. Кодзима и Сато обеспечивали значительную материальную поддержку для небогатой семьи Кондо. Оба деревенских старосты продолжали помогать им и после того, как Кондо и Хидзиката вступили в Ополчение роси. В отсутствие учителя Сато обучал стилю Тэннэн Рисин в Хино, а Кодзима — в Онодзи. В кровавые годы в Киото Кондо и Хидзиката получали от них припасы, включая экипировку, в которой так нуждались, а во время новогодних праздников Кодзима собирал с местных учеников деньги, чтобы послать их своему учителю на запад.
Частный тренировочный зал Сато оказался в этой истории местом знаковых встреч. Именно в додзё Хино будущий заместитель командира Синсэнгуми с мечом в руке оттачивал свой талант, и именно здесь он подружился с Кондо Исами. «Он [Хидзиката] обладал приятной внешностью и был склонен к задумчивости, что уравновешивало прямолинейность Кондо», — писал Митио Хирао (25), объясняя, почему эти двое были «близки как братья». Чтобы заработать на жизнь, пока он учился кендзюцу, Хидзиката путешествовал по округе, торгуя особым снадобьем из трав, которое изготавливала его семья. Это снадобье помогало при многих недугах, включая травмы от деревянного тренировочного меча. Страсть к фехтованию у Хидзикаты была столь велика, что вместе с черным плетеным ящиком для лекарств он всегда носил с собой фехтовальную экипировку, «останавливаясь по пути, — пишет Кан Симосава, — чтобы в каждом достойном внимания додзё вежливо попросить об уроке. Однако в то время его лицо был нежным, как у девушки. Хотя впоследствии он сделался заносчив, благодаря его уму и обаянию все относились к нему по-доброму» (26).
«Он слегка смахивал на торговца, — вспоминает один из его товарищей, время от времени занимавшийся в Сиэйкане. — Немного сутулился, но был высоким и стройным. И одним из самых красивых мужчин в группе [в Сиэйкане]. В общении он был проницателен и вдобавок очень умен. Предпочитал казаться слегка неприветливым и <...> ко многим испытывал неприязнь. Сидя напротив кого-нибудь, он сперва медленно оглядывал человека с ног до головы. Затем начинал негромко говорить».
Хидзиката официально поступил в додзё Кондо только весной 1859 года, несколько лет спустя после их встречи. В Сиэйкане Хидзиката завязывал маску красивым красным шнурком, за что его втихую дразнили некоторые товарищи, и получил разряд мэнкё. Несколько лет спустя жители родной деревни едва верили рассказам о кровопролитиях в Киото, которые были делом рук заместителя командира Синсэнгуми, поскольку «он был таким мягким человеком». Но, как метко замечает Симосава, «обнажив меч, Тосидзо становился совершенно другим». Однажды, когда обязанности позволили ему ненадолго отлучиться из Киото домой, Хидзиката, как говорят, рассказывал родственникам и друзьям, что стальной клинок одного из его мечей заржавел от обилия человеческой крови.
Кондо Исами и Хидзиката Тосидзо покинули родные дома на востоке, движимые непреклонной волей к власти. В творившихся на западе беспорядках они увидели выпадающий раз в жизни шанс применить свои выдающиеся боевые навыки для того, чтобы подняться на вершину иерархической лестницы Токугава. Тому, что крестьянские дети вообще возмечтали о чем-либо подобном, не было примеров за всю историю правления Токугава. Без сомнения, это желание было порождено их невероятным самомнением.
Вместе с ними пришло шестеро чрезвычайно одаренных фехтовальщиков, которые стали ядром Синсэнгуми. Юный гений Окита Содзи был старшим сыном самурая из хана Сиракава, даймё которого являлся прямым вассалом сёгуна. Согласно семейным записям, Окита родился в представительстве Сиракава в Эдо в 1844 году. Он рано лишился родителей и в девять лет сделался учеником в Сиэйкане, где и вырос; Кондо был ему как старший брат. В двенадцать Окита провел бой с учителем фехтования князя Сиракавы и одержал победу. К пятнадцати годам он стал помощником учителя в Сиэйкане и преподавал в основном додзё в Эдо и в окрестных деревнях. Некоторые говорили, что даже Кондо не мог победить Окиту в поединке. Как и следовало ожидать, Окита получил разряд мэнкё. Когда Кондо Исами стал хозяином Сиэйкана, Окиту назначили главой додзё.
Нагакура Синпати боготворил Кондо Исами, который был пятью годами старше него. Ронин из хана Мацумаэ, даймё которого был «внешним» князем, Нагакура родился в представительстве Мацумаэ в Эдо в 1839 году. Он был единственным сыном занимавшего хорошую должность самурая этого клана. Семья Нагакуры через брак состояла в родстве с князем Мацумаэ. Из поколения в поколение глава семьи постоянно находился в Эдо, будучи связным провинции Мацумаэ, расположенной на острове Эцу на дальнем севере. Еще мальчиком Нагакура начал заниматься кендзюцу, сперва под руководством учителя своего отца, признанного мастера стиля Синто Мунэн. Как один из лучших учеников своего учителя он получил разряд мокуроку в семнадцать лет. Будучи немногим старше двадцати, он проверял свое умение, путешествуя по школам других стилей неподалеку от столицы. Вернувшись в Эдо, он стал помощником учителя при мастере прославленного стиля Хокусин Итто. Примерно в это время он начал посещать додзё Кондо Исами. Хотя, согласно воспоминаниям самого Нагакуры, он никогда официально не вступал в Сиэйкан, именно он убедил Кондо и других записаться в Ополчение роси.
Яманами Кэйсукэ был на год старше Кондо Исами и родился в 1833 году. Он был вторым сыном главного учителя фехтования хана Сэндай в северной части Японии, который тоже возглавлял «внешний» князь. К моменту прихода в Сиэйкан Яманами уже имел разряд мэнкё стиля Хокусин Итто. Он вызвал наследника мастера школы на поединок. После того как Кондо победил его, Яманами поступил в Сиэйкан как один из самых умелых его бойцов. Впоследствии он вместе с Хидзикатой и Окитой сделался помощником учителя.
Иноуэ Гэндзабуро, четвертый сын самурая Токугава, родился в Хино в 1829 году. Он был старшим из восьми бойцов Сиэйкана, вступивших в Ополчение роси. Отец Гэндзабуро, мелкий полицейский чиновник на службе у сёгуна, поощрял в своих сыновьях желание заниматься воинскими искусствами. Гэндзабуро еще ребенком начал заниматься в додзё Сато Хикогоро. Он и его брат Мацугоро получили от Кондо Сюсукэ разряд мэнкё.
Тодо Хэйсукэ родился в 1844 году. Он утверждал, что является незаконным сыном «внешнего» князя хана Цу, чья фамилия была Тодо. Несмотря на тайну, окутывающую его происхождение, точно известно, что Тодо Хэйсукэ был ронином, когда получил разряд мокуроку по стилю Хокусин Итто в прославленном додзё Тиба. Впоследствии он поступил в Сиэйкан. Тодо, как и Оките, было всего девятнадцать, когда он записался в Ополчение роси.
Харада Саносукэ родился в хане Мацуяма в 1840 году. Даймё Мацуямы возглавлял один из двадцати родственных домов. Его владения располагались в провинции Иё на Сикоку, самом маленьком из четырех основных островов. С собой в додзё Кондо Харада принес свое знание яридзюцу — искусства владения копьем. После неудачной попытки самоубийства у него остался горизонтальный шрам на животе. Он сделал этот знак частью своего герба — горизонтальная линия в круге.
Седьмым членом Синсэнгуми, чрезвычайно близко связанным с Сиэйканом, был Сайто Хадзимэ. Ровесник Окиты и Тодо, необычайно высокий — пяти футов одиннадцати дюймов ростом, он делил с этими двумя положение самого младшего в группе Кондо и славу одного из лучших фехтовальщиков. Сайто родился и вырос в Эдо и был сыном вассала Мацудайры из хана Акаси, также относившегося к родственным домам. Сайто не вступал в Ополчение роси Киёкавы и не отправлялся в Киото с остальными. По слухам, он убил в Эдо самурая из числа сторонников сёгуна перед тем, как сбежать в Киото и присоединиться к своим друзьям.
Сэридзава Камо родился в первый год Тэнпо — 1830-й, — четырьмя годами раньше своего соперника Кондо Исами. Он был избалованным младшим сыном состоятельного самурая низкого ранга из хана Мито. Мастер фехтования школы Синто Мунэн, он держался твердо и прямо — без меры гордый, хорошо сложенный и наделенный исключительной физической силой. Словно рисуясь ею, он носил тяжелый веер с железными пластинами, которым угрожал поколотить тех, кто встанет у него на пути. На этом боевом веере было выгравировано восемь китайских иероглифов, означавших «Сэридзава Камо, верный и патриотичный самурай».
«Верный и патриотичный самурай» был привлекательным мужчиной, белокожим, с маленькими темными глазами, которые проницали защиту его многочисленных противников. Столь же галантен, сколь и груб, столь же отважен, сколь и жесток, он был безрассудным, породистым человеком, патологическим пьяницей, который спьяну хватался за меч по малейшему поводу. До вступления в Ополчение роси он был капитаном в отряде оголтелых сторонников императора, страстно ненавидевших иностранцев, — Тэнгу из хана Мито, откуда пошла доктрина сонно-дзёи. Сэридзава командовал примерно тремя сотнями человек. Говорили, что нескольким провинившимся бойцам он в качестве наказания отрубил пальцы, руки, носы или уши. В конце концов он был арестован и приговорен в Эдо к смерти за хладнокровное убийство троих подчиненных, прогневавших его каким-то незначительным проступком. В тюрьме он отказался от еды. Свинцовое зимнее небо, виднеющееся через маленькое окошечко его холодной сырой камеры, напоминало ему о заснеженном пейзаже снаружи. Он сравнивал свою судьбу с участью цветка сливы, присыпанного снегом. Прокусив мизинец, Сэридзава кровью написал стихотворение — как он думал, предсмертное:
В морозном и снежном запустении
Первой ярко зацветает слива.
Цветы сохраняют аромат, даже осыпавшись.
Но перед казнью он попал под всеобщую амнистию, объявленную бакуфу для найма людей в Ополчение роси. И весной 1863 года уже командовал не шайкой мятежников, а легальным отрядом бойцов на службе у сёгуна.
Дурная слава опережала его. Говорят, что, когда в феврале Ополчение роси добралось до Киото, местные жители тряслись от страха перед «демоном Сэридзавой». Властный, с неумеренным сексуальным аппетитом, «демон» имел репутацию человека, падкого до чужих жен. По слухам, в юности он изнасиловал и оставил беременными трех служанок в доме своей семьи. Как командир Синсэнгуми он должен был защищать императорский двор — что не мешало ему заигрывать с любовницей придворного Анэнокодзи Кинтомо, предводителя фракции сонно-дзёи в окружении императора. Когда это дошло до ушей протектора Киото, он недвусмысленно приказал Сэридзаве прекратить мутить воду при дворе. По слухам, Сэридзава изнасиловал жену богатого торговца в своем родном Мито. Женщина впоследствии увлеклась им и умоляла Сэридзаву оставить ее при себе. Предполагается, что патологическое поведение Сэридзавы было следствием сифилиса, который он подцепил от этой женщины, бывшей гейши. Возможно, именно болезнь в сочетании с яростью оттого, что он заразился, привела к тому, что в припадке гнева он разрубил ее надвое и швырнул в реку.
«Эгоизм офицера Сэридзавы Камо на протяжении всего пути [из Эдо в Киото] не поддается описанию», — пишет Симосава. В отличие от Кондо и Хидзикаты, которые присоединились к Ополчению роси как простые рядовые, Сэридзава, самурай по рождению, с самого начала требовал особого обращения. Его наняли как одного из двадцати трех офицеров в отряде. Кондо между тем была поручена нелестная обязанность ехать впереди остальных, чтобы обеспечивать поселение офицеров и солдат на остановках в пути. Как-то раз он забыл найти комнату для Сэридзавы, за что неоднократно просил прощения. Но Сэридзава не принял извинений и затаил обиду. Иронично-недовольным тоном он уверил своих товарищей-офицеров, что переночует под открытым небом и разведет огонь, чтобы не замерзнуть. «Но, — заметил он, — не удивляйтесь, если костер будет немного великоват». Он собрал дрова, сложил их на центральной площади и, когда солнце зашло, разжег огромный костер. Огонь взметнулся высоко в ночное небо, осыпая искрами близстоящие деревянные постройки. Люди с ведрами воды вскарабкались на крыши, чтобы залить его, — но пламя обиды в душе Сэридзавы было не так-то просто погасить.
В Киото он упивался новообретенной властью. Когда пошли слухи, что тигр в местном цирке на самом деле переодетый человек, Сэридзава решил разоблачить обманщика. Он направился в здание, где держали тигра, прошествовал прямо к клетке, вытащил короткий меч и ткнул лезвием между прутьев. Толпа вокруг затаила дыхание, а предполагаемый обманщик издал оглушительный рык, свирепо уставившись в темные глаза предводителя Синсэнгуми. Сэридзава же спрятал меч в ножны и, сардонически усмехнувшись, объявил: «Тигр настоящий».
Ополчение раскололось на две фракции, сплотившиеся вокруг Сэридзавы и Кондо. Из тринадцати изначальных членов восемь были людьми Кондо, остальные — Сэридзавы. Они набрали еще людей, и вскоре их стало больше сотни. Чтобы было проще контролировать рядовых, предводители создали новую структуру власти в отряде. Ниже Сэридзавы Камо и Кондо Исами, номинального командира Синми Нисики и заместителей командира Хидзикаты Тосидзо и Яманами Кэйсукэ стояли четырнадцать помощников заместителей командира. Среди них были Окита Содзи, Нагакура Синпати, Харада Саносукэ, Тодо Хэйсукэ, Сайто Хадзимэ и недавно принятый Ямадзаки Сусуму. Ямадзаки, ронин из Осаки, мастерски владел тяжелым деревянным посохом [7]. Эти шестеро помощников вместе с Хидзикатой и Яманами образовали тесно спаянную группу вокруг Кондо. Среди остальных помощников заместителей командиров были Хираяма Горо и Хирама Дзюсукэ, преданные Сэридзаве. Ниже этих офицеров стояли трое «наблюдателей», и среди них — великан Симада Кай. Симада был ронином из державшего сторону Токугава хана Огаки в провинции Мино. Он изучал кендзюцу стиля Синкэйто в Эдо, где и подружился с Нагакурой. Будучи 330 фунтов весом и почти шести футов ростом, Симада был самым крупным членом Синсэнгуми.
Большинство офицеров жило в усадьбе семьи Яги, одном из многочисленных зданий, стоявших вдоль узких улочек и переулков деревни Мибу. Хозяин дома, самурай невысокого ранга Яги Гэннодзё, был десятым потомственным главой своей семьи и старостой деревни Мибу. Внушительные ворота темного дерева и двухэтажный главный дом, крытые черной черепицей, затейливые решетки на окнах, широкие раздвижные входные двери, застеленные татами комнаты, выводящие через длинный деревянный коридор в сад за домом, — этот дом, эти комнаты и этот сад, содержавшиеся в безупречном порядке, занимали теперь предводители самой знаменитой банды убийц во всей японской истории. На другой стороне узкой улочки стоял одноэтажный дом семьи Маэкава, где ополчение устроило свой штаб. Оба эти дома, где в будущем прольется кровь, хорошо послужили Синсэнгуми.
Из своей ставки в Мибу Кондо Исами писал в Таму Сато и Кодзиме, прося прислать тренировочную экипировку для себя и остальных выпускников Сиэйкана. И Кондо и Хидзиката предчувствовали скорое кровопролитие. Готовясь к этому, они в отдельных письмах просили друзей прислать кольчужные рубашки.
Была утверждена форма — броские голубые куртки с белыми зубцами по низу рукавов. Своим символом отряд сделал китайский иероглиф «верность» — в знак их верности Токугава. Символ Синсэнгуми, звучащий как «макото», был изображен на отрядном знамени, белый на красном фоне. Согласно Симосаве, знамя было приблизительно пяти футов в длину и около четырех в ширину. Ополченцы в форменных куртках ежедневно патрулировали город, неся с собой свое знамя. Они допрашивали или арестовывали непокорных ронинов, бродяг и прочих подозрительных личностей в императорской столице и ее окрестностях. Их грозное шествие по улицам Киото стало обычным явлением. Один из вассалов князя Айдзу вспоминал: «Члены Синсэнгуми собирали волосы в пышные хвосты. Когда ветер дул им в лицо, густые пряди развевались, что делало зрелище еще более внушительным». Вскоре уже в Киото, в близлежащем торговом центре Осаке и в прилегающих областях вряд ли нашелся бы кто-то, кто не сразу узнал бы в них грозный отряд отборных бойцов Токугава.
Во времена правления Токугава ронины существовали всегда. Раньше это были те самураи, которые по какой-либо причине, намеренно или нет, покинули клан и своего господина. «Бесхозные самураи», коротко говоря. Но ронины тревожных последних лет эпохи Токугава — важнейшего переломного момента в истории Японии — совершенно другое дело. Их было заметно больше, и они необязательно принадлежали к воинскому сословию, многие вышли из крестьян. Кондо Исами и Хидзиката Тосидзо — два самых известных в истории примера «ронинов от сохи».
Большинство тех «ронинов последних дней» были низшими самураями своих кланов — в основном из Мито на востоке, из Тёсю и Тоса на западе, из Сацумы и Кумамото на юге. В то время, когда вся страна оказалась перед лицом беспрецедентной опасности, многим из этих низших самураев были заказаны должности в правительстве и право голоса в государственных делах. Они находились в зависимости от своих ханов и номинально были самураями, с правом носить два меча, фамилию и фамильный герб на одежде, — но обращались с ними как с простолюдинами. Превосходный пример самурая лишь по названию, ставшего ронином, — Сэридзава Камо. К таковым же можно отнести Сакамото Рёму, выходца из семьи богатого самурая-торговца из Тоса (27). Эти ронины по сути дела оставляли службу у своих даймё, лишаясь их защиты и финансовой поддержки, ради того, чтобы присоединиться к опасному национальному движению, — что часто стоило им жизни. Как и предводители Ополчения роси, многие из них, если не все, пылко ненавидели иностранцев и жаждали сразиться с ними.
Феномен ронинов этой эпохи можно сравнить с движением за социальное равенство в тоталитарном обществе. Многими двигало скорее желание носить два меча и выглядеть как самураи, нежели возвышенные политические стремления. Это свое желание они исполнили, став ронинами якобы из «верности».
Как фехтовальщики Кондо и Хидзиката формально, может статься, и уступали некоторым своим подчиненным, особенно гению фехтования Оките Содзи. Но недостаток ловкости и умения они восполняли силой духа, отвагой и непреклонной волей к власти. Эта воля к власти — безусловно, самое страшное их оружие, и раз за разом оказывалось, что нет ему равных на залитых кровью улицах Киото.
Но, несмотря на свои положительные стороны, воля к власти в сочетании с вирусом самомнения — убежденности кого-то в том, что он более ценен, нежели другие люди, — обыкновенно выливается в трагедию, нередко ведущую к смерти «носителя». Не будучи патологией в медицинском смысле, самомнение действительно своего рода вирус, и за всю историю человечества его носителями в основном были люди беспринципные — гораздо чаще, чем те, кто непреклонной волей к власти не обладал. Диктаторы, деспоты, завоеватели, бандитские главари, серийные убийцы, главы культов — словом, тираны, преступники и головорезы, все как один — с тягой к убийствам, какой даже близко не обладало подавляющее большинство тех, кому выпало несчастье родиться в одном месте и в одно время с ними.
Что отличает Кондо, Хидзикату и некоторых других их соотечественников — как друзей, так и врагов, включая даже мерзавцев вроде Сэридзавы, от беспринципной клики жестоких злодеев всех времен и народов, не связанных никакими общественными и этическими устоями, — это строгий неписаный кодекс самурая, бусидо. Его они ставили превыше всего, даже жизни, по его заветам они жили и умирали — хотя толковали этот кодекс подчас по-разному. Но эти люди меча, как хорошие, так и дурные, были детьми своего быстро меняющегося общества середины девятнадцатого столетия, когда самураи и их кодекс чести стремительно уступали место новому материализму наступающего Запада.
Весной 1863-го, третьего года эпохи Бункю, сёгун наконец дал императору обещание изгнать иностранцев к 10 мая. В апреле он выехал из Киото в Осаку, чтобы подняться на борт принадлежащего Токугава военного корабля «Дзюндо Мару» под командованием Кацу Кайсю. Иэмоти намеревался наблюдать с корабля за Осакским заливом и за усилением береговых укреплений в этом жизненно важном регионе, столь близком к священной императорской столице. Синсэнгуми отправились в Осаку, чтобы охранять сёгуна.
9 мая, за день до назначенного срока, правительство Токугава уступило требованиям Великобритании относительно репараций за убитых самураем из клана Сацума в Намамуги. Это, разумеется, дало радикально настроенным придворным и их союзникам из числа самураев отличный предлог для удара по бакуфу. Правительство, в свою очередь, призвало сёгуна вернуться в восточную столицу — не ради притворного обещания изгнать иностранцев, которое было не более чем уловкой, чтобы успокоить радикалов в Киото, включая самого Сына Неба, а ради того, чтобы убрать Иэмоти подальше от опасной ситуации на западе.
Десятого мая роялисты Тёсю, самого радикального клана, чтобы продемонстрировать безупречную верность императору и готовясь к грядущей войне против Токугава, собрались в Симоносэки, крайней юго-западной точке их провинции. Пролив Симоносэки отделял остров Кюсю от главного острова Хонсю и был крайне важен — иностранные корабли проходили через него, направляясь из Иокогамы в Нагасаки и далее в Шанхай. Вечером два военных корабля Тёсю обстреляли в проливе ни в чем не повинный американский торговый корабль. Двадцать третьего числа того же месяца люди Тёсю обстреляли французское посыльное судно с артиллерийских батарей на побережье Симоносэки, а три дня спустя открыли огонь по голландскому корвету в тех же водах. У американцев и французов обошлось без жертв, а вот у голландцев четверо были убиты и пятеро серьезно ранены.
Таким образом Тёсю решили взять в свои руки выполнение невыполнимого обещания сёгуна изгнать иностранцев. В результате они перехватили влияние на императорский двор, потеснив Сацуму, и тем самым еще больше ослабили власть Токугава в Киото. Но возмездие было скорым и жестоким. Первого июня американский военный корабль, вышедший из Иокогамы, потопил два корабля Тёсю у Симоносэки, повредил третий и обстрелял батарею на берегу. Четыре дня спустя два французских военных корабля вошли в пролив и разрушили еще несколько батарей. Чтобы окончательно добить противника, примерно двести пятьдесят французских солдат высадились в Симоносэки и временно захватили две оставшиеся батареи. Они уничтожили большинство орудий Тёсю, сбросили запасы пороха в океан и захватили мечи, шлемы, доспехи и мушкеты, после чего в тот же день снова погрузились на корабли и отплыли.
Быстрый и не сопоставимый по мощи ответный удар послужил Тёсю тяжким уроком. Как и все прочие самураи, они пребывали в неколебимой уверенности, что в реальном сражении иностранцам нечего противопоставить их непревзойденному боевому духу. Этот миф был за каких-то пять дней разрушен непревзойденной военной мощью трех иностранных кораблей. Вот тогда-то поборники изгнания варваров раз и навсегда осознали, что, пока они не сократят колоссальный технологический разрыв между Японией и иностранными государствами, их цель так и останется несбыточной мечтой.
Сэридзава и Кондо были уверены, что понимают ситуацию в императорской столице лучше, чем власти в трехстах милях к востоку, в замке Эдо. 25 мая они обратились к бакуфу с просьбой оставить сёгуна в Киото — чтобы не дать радикалам повода нанести удар по бакуфу в наказание за то, что сёгун вернется в Эдо, не выполнив своего обещания. Но Сэридзава и Кондо были не более чем бойцовыми псами бакуфу, и их прошение оставили без внимания. В середине июня сёгун отплыл в Эдо на «Дзюндо Мару».
По иронии судьбы и у Синсэнгуми, и у возглавляемых Тёсю роялистов была одна и та же великая цель: изгнать иностранцев во имя императора. Однако средства достижения этой цели сделали их злейшими врагами. Синсэнгуми собирались сражаться с иностранцами под военным руководством сёгуна Токугава. Роялисты же, возглавляемые Тёсю, — уничтожить Токугава бакуфу как самое опасное препятствие на пути к их цели. После того как власти Эдо согласились выплатить Великобритании репарации, Кондо Исами понял, что бакуфу еще не готово осуществить дзёи. Хотя он собирался со временем вернуться на восток, чтобы начать там войну против иностранцев, все же он решил, что его люди, признанные защитники сёгуна, пока должны оставаться на беспокойном западе, даже и в отсутствие Иэмоти, — чтобы сдержать настроенных против Токугава радикалов, которые использовали бы неспособность сёгуна изгнать иностранцев как повод ударить по нему. Для Кондо Исами защита сёгуна Токугава стала первостепенной задачей.
Тем безумным жарким летом третьего года Бункю смертельные враги Синсэнгуми купались в императорской милости. В Киото роялистов Тёсю поддерживали экстремисты из числа приближенных императора, во главе с придворным Сандзё Санэтоми. Но слава Тёсю в Киото была столь же скоротечной, сколь и их триумф в Симоносэки. В середине августа Айдзу и Сацума заключили военный союз, снова сместив баланс сил при дворе в сторону Токугава. 18 августа под покровом ночи тяжеловооруженные войска Сацумы и Айдзу захватили девять Запретных врат дворца, преградив вход людям Тёсю. Четырнадцать сотен вооруженных роялистов, включая тысячу ронинов, собрались у ворот Сакаимати, охрана которых доселе была возложена на Тёсю. Старший вассал внешнего князя Йонезавы в письме сыну описал эту напряженную сцену так:
«Cтороны стояли друг против друга, с пушками и винтовками наизготовку. <...> На всех были доспехи, и хотел бы я, чтобы ты воочию видел это величественное зрелище. Хан Тёсю не выказывал страха [перед лицом опасности]. В числе их самураев были юноши лет пятнадцати-шестнадцати с виду. На них были белые креповые куртки и белые же головные повязки, в руках они держали западные винтовки, и их совсем не смущало противостоящее им огромное войско. Напротив, они выдвинулись вперед, с нетерпением ожидая вражеской атаки».
Несмотря на свою отвагу и решимость, воины Тёсю не могли тягаться с тяжеловооруженными отрядами Айдзу и Сацумы. Преданные двором, эти поборники доктрины верности императору нацелили свои орудия на дворец. Но тут им предъявили императорский приказ: немедленно отступить, иначе их заклеймят «врагами императора». Оставалось только подчиниться. Тёсю были изгнаны из Киото вместе с семью радикально настроенными придворными во главе с Сандзё Санэтоми. Синсэнгуми, включая Хидзикату Тосидзо, сражались на стороне Айдзу и Сацумы. О доблести «демона-командира» свидетельствуют два следа от удара вражеским мечом на его налобной железной полоске. Он отослал эту полоску в Хино, своему зятю Сато Хикогоро. К посылке прилагалось письмо, в котором Хидзиката заметил: «В Киото меня пока не убили».
Так называемый переворот 18 августа обострил беспорядки в городе. Самураи Тёсю и их союзники-ронины, кому удалось остаться в Киото, ушли в подполье. Они снова поклялись осуществлять «кару небес», и ходили слухи, что Тёсю задумали нанести в Киото ответный удар. И придворных, и простых горожан охватила паника. В свете этой угрозы Синсэнгуми получили от протектора Киото официальный приказ «день и ночь патрулировать город».
Синсэнгуми хорошо делали свое дело. Необычайное самомнение и непреклонная воля к власти их командиров в условиях той эпохи породили в этих на редкость умелых бойцах тягу к убийству, равной которой не было даже в те кровавые годы. Вскоре в городе было восстановлено подобие порядка. В следующем месяце императорский двор наградил каждого из ополченцев золотым рё (28).
Протектор Киото тоже был доволен своим Новым ополчением, которое по сути становилось самой сильной его службой безопасности. Беспримерная мощь ополчения подкреплялась жестким кодексом поведения, разработанным Кондо и Хидзикатой. Именно их крестьянское происхождение укрепило решимость обоих вести себя и свое войско согласно самым стоическим традициям воинского сословия. Строго запрещалось «нарушать кодекс самурая», «покидать отряд», «собирать пожертвования в личных целях», «затевать судебные тяжбы» и «сражаться по личным причинам». Нарушение любого из этих запретов каралось сэппуку (29). Однако не всем нарушителям была дарована честь умереть как подобает самураю; менее достойных обезглавливали. Помимо основных правил существовало на редкость суровое предписание, которое, вероятно, стало одной из главных причин смертоносности членов Синсэнгуми: «Если в схватке вам не удается убить своего противника, вы приговариваетесь к сэппуку — так, как если бы получили рану в спину» (30) [8].
Этот жестокий свод правил был строго обязателен к исполнению, хотя официально его утвердили только через два года (31). Количество ополченцев, вынужденных совершить сэппуку, обезглавленных или убитых иным способом, затерялось в истории, но несколько случаев было описано. Таути Томо из провинции Мусаси неожиданно нагрянул в дом своей любовницы на южной окраине Киото. На столе он увидел сакэ и еду, что пробудило в нем подозрения. Пока он расспрашивал женщину, ее тайный любовник внезапно напал на него сзади. Товарищ обнаружил Таути истекающим кровью и помог ему добраться до штаба, где Кондо и Хидзиката приказали ему совершить сэппуку, — тяга к убийству. Другой человек был точно так же наказан за связь с замужней женщиной — тяга к убийству. Отрядного учителя фехтования, придерживавшегося крайних роялистских взглядов, приговорили к сэппуку за «нарушение порядка в отряде» — тяга к убийству. Один из самых первых членов Синсэнгуми дезертировал, насмотревшись на то, как его товарищей осуждают на смерть и как врагов без счета режут, словно скот, на улицах Киото. За долгое время пребывания в отряде он узнал слишком много секретов, разглашения которых допустить не могли. Его выследили, схватили и зарубили бывшие соратники — тяга к убийству. Еще одного ополченца казнили за попытку вымогательства у богатого торговца — тяга к убийству. Еще двоих, один из которых был изгнан из Синсэнгуми за трусость, убили на улицах Киото за попытку использовать имя отряда к собственной выгоде — тяга к убийству. Одному из счетоводов Синсэнгуми Хидзиката приказал совершить сэппуку за «преступную ошибку в расчетах» — тяга к убийству.
Хотя дезертирство, безусловно, было тяжелейшим из преступлений, поимка беглых членов отряда была делом отнюдь не легким. Выслеживание дезертира могло оказаться затяжным и запутанным процессом, как, например, в случае с неким Сибатой Хикосабуро. Сибата вступил в отряд в 1864 году. Спустя полтора года, в июне 1866-го, он дезертировал после попытки вымогательства в личных целях. Когда Хидзиката узнал о том, что Сибата в хане Идзуси, к северо-западу от Киото, он отправил за ним четверых людей. Эти четверо получили подробное описание Сибаты: внешность, возраст, одежду, прозвища и то, что он говорил на диалекте Мусаси. Он был выдан преследователям властями Идзуси, доставлен в ставку Синсэнгуми в Киото и принужден совершить сэппуку в назидание возможным дезертирам — тяга к убийству.
Самый печально известный пример жестокости Синсэнгуми по отношению к своим же — злополучное, пусть и доселе неясное дело заместителя командира Яманами Кэйсукэ. По словам Нагакуры Синпати, Яманами «был столь же неистовым роялистом, сколь Киёкава Хатиро, Сэридзава Камо и Кондо Исами». Даже протектор Киото восхищался им. Когда Яманами сломал меч в схватке с ронином, даймё Айдзу пожаловал ему новый клинок и восемь рё.
По-видимому, проблема с Яманами возникла на почве разногласий во взглядах, хотя Симосава упоминает и об ожесточенном соперничестве между ним и вторым заместителем командира — Хидзикатой Тосидзо. Яманами явно беспокоило возросшее за последнее время самомнение Кондо и Хидзикаты. Он чувствовал, что они забыли изначальную цель, ради которой члены Сиэйкана вступили в «верный и патриотичный» отряд. Воля к власти, снедавшая в последнее время его прежних друзей, ослабила их былой патриотизм. Согласно большинству источников, беспокойство Яманами усилилось в начале 1865 года, когда Кондо и Хидзиката, недовольные теснотой штаба в Мибу, решили перебраться в более просторное помещение в храме Нисихонгандзи на юго-западе города. Храмовых монахов это решение привело в замешательство. Их протесты Кондо и Хидзиката оставили без внимания. Яманами противился тому, что считал принуждением буддистских священнослужителей. «Есть ведь немало других подходящих мест», — заметил он Кондо и предложил своему командиру передумать. Тот не послушал, и Яманами решился на крайний шаг. Он написал прощальное письмо, где изложил причины, по которым больше не может без зазрения совести рисковать жизнью под началом Кондо. Затем он дезертировал (32).
Яманами бежал в Оцу, город примерно в семи милях к востоку от Киото, на озере Бива. Хотя в деталях последующих событий источники расходятся, согласно и Нагакуре и Симосаве, Кондо отправил за Яманами Окиту. Это было непростое задание. При всем мастерстве Окиты Яманами сам был мастером стиля Хокусин Итто, искушенным, кроме того, в дзюдзюцу. То, что Окита задержал его без борьбы, возможно, показывает, что Яманами покорился судьбе. По возвращении в Мибу он был вызван на собрание руководства Синсэнгуми в доме Маэкавы.
«Дезертирство, — произнес Кондо, нарушив молчание, — запрещено правилами Синсэнгуми». Мрачным тоном Кондо приказал Яманами совершить сэппуку — тяга к убийству. Яманами спокойно выразил свою радость и признательность за то, что на него возложили это самое почетное для самурая задание, и, попросив его извинить, вышел. В комнату он вернулся уже переодетым в парадную одежду. Расстелил циновку поверх чистых татами пола, чтобы не запачкать их кровью, сел на нее, принял официальную позу и положил перед собой короткий меч. Поблагодарив всех присутствующих за долгую дружбу, он обменялся с ними ритуальными прощальными чашками воды и вежливо произнес прощальную речь. Он попросил Окиту Содзи быть его секундантом, наказав гению фехтования «не опускать меч, пока я не дам знак». После чего спокойно взял короткий меч и вонзил его в нижнюю часть живота. Прорезав клинком прямую линию, он упал вперед в последнем всплеске сил, заслужив, по словам Нагакуры, «похвалу Кондо за великолепие», с которым выполнил это последнее задание.
Количество рядовых, разделивших его судьбу, неизвестно. Офицеры тоже не были исключением. Из двадцати двух самых известных только трое пережили те кровавые времена. По меньшей мере шестерых убили, трое совершили сэппуку, двоих казнили. В 1876 году, спустя восемь лет после смерти Кондо Исами и падения Токугава бакуфу, в районе Итабаси новой восточной столицы, Токио, в двух шагах от места казни Кондо Нагакура воздвиг монумент в память о своих товарищах, не переживших революцию. На камне выгравированы их имена. О тридцати девяти сказано, что они погибли в бою, семьдесят один же умер вследствие болезни или несчастного случая, совершил сэппуку или был казнен.
Суровее всего обходились со шпионами и предателями. Сразу после августовского инцидента всем людям Тёсю и их союзникам-ронинам официально запретили появляться в императорской столице. Однако некоторым удалось, переодевшись торговцами или нищими, остаться в Киото в качестве разведчиков. За этими изгоями охотились люди из лагеря Токугава, включая Айдзу и Синсэнгуми.
«Сиси из Тёсю возненавидели Синсэнгуми, — вспоминает Нагакура. — Они пришли к выводу, что, пока в Киото заправляют Кондо и его люди, им будет трудно поднять [еще одно] восстание. Тогда Кацура Когоро (33) выбрал четверых своих товарищей <...> в качестве убийц», чтобы внедриться в Синсэнгуми. 25 августа, спустя неделю после инцидента, несколько человек из Тёсю неожиданно появились в ставке в Мибу. Они заявили, что решили оставить свой хан из-за ссоры с членами клана, и попросили разрешения вступить в Синсэнгуми. Кондо принял их, намереваясь использовать в качестве шпионов, чтобы «разыскать и убить мятежных Тёсю, скрывающихся в Киото». Он приказал новобранцам оставаться в доме Маэкавы и выдал им сто рё на форму и прочие расходы. После встречи с четырьмя людьми из Тёсю «у Кондо странно блестели глаза <...> через некоторое время он вызвал Нагакуру (34) и еще троих» и велел им «быть начеку» в отношении новобранцев.
Ближе к концу сентября Кондо узнал правду. «Мы не можем позволить им уйти», — сказал он и приказал Нагакуре, Оките и остальным «убить их без промедления». Нагакура и двое его спутников обнаружили двоих из Тёсю греющимися на солнце на длинной деревянной веранде дома Маэкавы и быстро прикончили ударами в спину. Тем временем Окита и его товарищ, помощник заместителя командира Тодо Хэйсукэ, ворвались в другую комнату, преследуя двоих врагов, выскочивших в окно. Еще двое ополченцев, тоже изобличенных как шпионы Тёсю, попытались сбежать. Одного поймали, второй ушел с раной в спине.
«Мы хотели привести пленного <...> к командиру Кондо [для допроса]», — вспоминает Нагакура. Когда тот отказался сотрудничать, Харада Саносукэ, известный своей вспыльчивостью, вытащил длинный меч и одним взмахом обезглавил его. «Нам не просто поручили ловить бродяг, расхаживавших по улицам Киото, [теперь] нас наделили и правом убивать их. Сиси, скрывавшиеся в Киото и Осаке, боялись командира Синсэнгуми как демона».
**************************************
[5] Так у Р. Х. (Прим. ред.)
[6] Р. Х. называет этот вид бамбука arrow bamboo; arrow значит «стрела». Русского аналога не существует, латинское название Pseudosasa japonica. (Прим. ред.)
[7] Вероятно, имеется в виду бодзюцу. (Прим. пер.)
[8] Существовали еще два дополнительных предписания: «Если командир отряда смертельно ранен или убит, все его подчиненные должны сражаться до последнего и умереть там же» и «Даже если потери велики, запрещено выносить с поля боя тела погибших, если речь не идет о командире подразделения». Перевод дополнения к уставу — Антрекот. (Прим. ред.)
Синсэнгуми буквально означает «Новое [новонабранное] ополчение». И те самые тринадцать человек, составившие ядро отряда, действительно были как на подбор. Членам Синсэнгуми поручено было круглосуточно патрулировать улицы города, а подчинялись они протектору Киото. Официально им пока не дали право убивать, но они разделяли негласное мнение своего господина, что в придачу к изгнанию варваров и защите сёгуна у них имелась более срочная цель — восстановить закон и порядок, уничтожив врагов Токугава.
Часть третьяСинсэнгуми возглавляли два человека, обладавших невероятно сильной волей. Кондо Исами и Сэридзава Камо были ярыми соперниками. Оба были старшими мастерами своих фехтовальных школ, оба привели в отряд своих лучших бойцов. Кондо Исами, родившийся 9 октября 1834 года, был третьим и самым младшим сыном в зажиточной крестьянской семье из деревни Ками-исихара, находившейся в области Тама провинции Мусаси, менее чем в дне пути к западу от Эдо по дороге Косюкайдо. Среди пологих холмов по этой плодородной сельской местности текла широкая и глубокая река Тама — неизменный источник внутренней силы для юношей, чей воинский дух расцветал на ее берегах. Над горами на юго-востоке Тамы вздымалась то прячущаяся в дымке, то покрытая снегами, меняющаяся со сменой сезонов года Фудзи-сан — загадочный символ Японии.
Командир Синсэнгуми Кондо Исами был крестьянином по рождению и воином по натуре, человеком традиционных ценностей и воинского склада ума. На его черной тренировочной форме сзади белой нитью был вышит большой человеческий череп — знак его постоянной готовности умереть в бою. Он вступил в Ополчение роси, желая стать самураем на службе сёгуна. Как предводитель самого грозного из самурайских отрядов сёгуна он поднялся к вершинам иерархической лестницы Токугава и воистину обессмертил свое имя.
Все его лицо излучает силу, но суровые, пронзительные глаза, жесткая линия рта и тяжелая квадратная челюсть производят особенное впечатление. На фотографии — сделанной, вероятно, в феврале 1868 года — единственный на тот момент уцелевший командир Синсэнгуми сидит в церемонной позе, положив руки на бедра, готовый в любой момент ринуться в бой. Позади, на расстоянии вытянутой руки, — смертоносный длинный меч; и кто знает, скольких людей сразил его бритвенно-острый клинок.
При рождении Кондо Исами получил имя Миягава Кацугоро. Он был дитя Тэнпо — эпохи Небесной защиты (1830—1843). С названием определенно промахнулись — по крайней мере в отношении восточных деревень, которым в те годы изрядно досаждали грабители. Тама находилась под властью Токугава, и местные жители гордились тем, что были крестьянами сёгуна. Хотя закон запрещал крестьянам носить оружие, жители Тамы питали склонность к боевым искусствам и литературе. Их воинские традиции уходили корнями в двенадцатое столетие, к самураям, служившим Камакура бакуфу (21). После прибытия иностранцев в 1853 году боевые искусства в Таме расцвели вновь.
Тама была обширной областью. Местный магистрат Токугава не мог обеспечить патрулирование всей территории и защиту от грабителей. Порядок в деревнях поручили поддерживать сельским старостам. Крестьянам в подчинении у этих старост предписывалось изучать искусство боя — чтобы хоть как-то защищаться от грабителей. Некоторые из богатых крестьян строили тренировочные залы и нанимали местных мастеров фехтования в качестве учителей. В их числе был и отец Кацугоро — Миягава Хисадзиро.
Мать Кацугоро умерла, когда он был мальчиком. Его отец был страстным любителем истории. В дождливые дни он собирал троих своих сыновей у семейного очага и читал им хроники о героических деяниях. С ранних лет будущий командир Синсэнгуми приучался высоко ценить литературу и воинские искусства и принимал участие в тренировках в домашнем додзё. Когда Кацугоро было четырнадцать, его отец нанял для сыновей местного учителя фехтования. Его звали Кондо Сюсукэ, и он был хозяином Сиэйкана, небольшой фехтовальной школы в Эдо. Мастер Сюсукэ обучал стилю Тэннэн Рисин (22). Кацугоро проявил подлинный талант к суровым тренировкам кендзюцу. Через год он получил разряд мокуроку, второй из пяти разрядов стиля Тэннэн Рисин. Учитель был поражен свирепостью мальчика, которую тот проявлял как в додзё, так и вне его. Однажды ночью, когда отец отлучился по делам, Кацугоро и его братьев разбудил шум, поднятый вломившимися в дом грабителями. Вместо того чтобы испугаться, братья решили, что это отличный шанс испытать свои навыки. Воры были вооружены ножами. Братья преследовали их с обнаженными мечами. Злоумышленники попытались сбежать с ворованным. Кацугоро завопил: «Стой!» — с пронзительным гортанным завыванием, которому научился у своего учителя. Воры побросали добычу и удрали.
Кондо Сюсукэ старел. Возможно, именно врожденная отвага Кацугоро убедила учителя испросить у Миягавы Хисадзиро разрешения сделать его пятнадцатилетнего сына своим наследником. Разрешение это было дано, и вскоре Кацугоро предстояло стать четвертым потомственным главой школы Тэннэн Рисин. Сын крестьянина сделался самураем. Он оставил родную деревню и жил в Эдо в доме своего учителя, где по-прежнему посвящал себя изучению кендзюцу.
В двадцать шесть лет Кондо женился. О-Цунэ была тремя годами моложе его и в отличие от мужа принадлежала к воинскому сословию. Ее отец был вассалом семьи Симидзу, одной из ветвей дома Токугава. О-Цунэ не отличалась красотой; по всей видимости, у нее была заячья губа. Но она была хорошего происхождения, хорошо воспитана, хорошо образованна и, что, возможно, самое главное, наделена мужеством и чувством благопристойности, что чаще встречается у дочерей самураев, нежели у простолюдинок. Наследник мастера меча встречался со множеством других подходящих невест, куда красивее О-Цунэ. Когда его спрашивали, почему он выбрал в жены именно ее, говорят, что он отвечал: «Я разговаривал с красавицами. Они кичились своей внешностью. О-Цунэ же вела себя куда скромнее и была очень вежлива». Возможно, это признак некоторой человечности будущего командира Синсэнгуми и безусловно связано с его неколебимой решимостью придерживаться стоических принципов класса, к которому он ныне принадлежал.
Они поженились в конце марта 1860 года, когда столицу потрясло убийство регента Ии Наосукэ. Вскоре после свадьбы О-Цунэ вышила на тренировочной форме Кондо череп — символ ее уважения к готовности ее мужа-воина умереть. На следующий год наследник мастера меча получил разряд синан мэнкё — высший разряд школы Тэннэн Рисин. Кондо Сюсукэ отошел от дел, и его приемный сын стал четвертым мастером этого стиля. Под управлением молодого хозяина Сиэйкан процветал. В списке учеников насчитывалось более трехсот имен; в большинстве своем это были крестьяне Тамы. Молодой мастер путешествовал по провинции, давая уроки в местных тренировочных залах. Это был крупный, мускулистый мужчина. Его ступни были столь велики, что служанка в доме его друга была «потрясена гэта невероятных размеров», которые он снял перед тем, как войти в дом. Рот его был так велик, что он мог засунуть в него свой кулак, — шутка, вызывавшая гомерический хохот на гулянках в те бурные кровавые годы, когда он властвовал на полных опасностей улицах императорской столицы. Когда ему было около двадцати семи лет, крестьянин, сделавшийся мастером меча, стал называть себя Кондо Исами (23) — имя, вызывавшее насмешки, страх и ненависть у его врагов, гордость и любовь у добрых людей его родной Тамы, благодарность и надежду — у втянутых в политическую борьбу властей Эдо и благоговейное уважение у них у всех.
Кондо обучался стилю Тэннэн Рисин более четырнадцати лет. Получив в возрасте двадцати девяти лет возможность применить свое умение на практике, он — с великим мужеством, горячим желанием «дать выход [своему] давнишнему негодованию» по отношению к иностранным захватчикам и решимостью сделать себе имя как самураю на службе сёгуну — закрыл двери Сиэйкана и вместе с семью своими лучшими бойцами вступил в Ополчение роси.
Изначально в Синсэнгуми было три командира. Сразу за Кондо и Сэридзавой шел близкий союзник последнего, по имени Синми Нисики. Но Синми был скорее номинальным, нежели фактическим командиром. Значительно более важен для этой истории и для истории Японии Хидзиката Тосидзо, один из двух заместителей командира Синсэнгуми. За свой воинственный нрав он получил прозвище «демон-командир» [5]. Хидзиката был ближайшим и самым доверенным другом Кондо. Как и Кондо, младший сын богатого крестьянина из Тамы, он был красивым мужчиной ростом чуть более пяти футов семи дюймов, белокожим, с почти классическими чертами лица, выделявшими его среди земляков. На фотографии, сделанной после падения бакуфу, в конце 1868 года, вице-командующий армией Хидзиката Тосидзо сидит на деревянном стуле, одетый на западный манер, в военных сапогах до колен, с мечом на левом боку. Коротко стриженные черные волосы, уже не собранные в узел, зачесаны назад. Больше всего поражают глаза, выдающие твердую, но спокойную готовность — почти жажду — умереть, с которой он и отправился на последнюю свою битву.
Хидзиката был на год моложе Кондо. К пяти годам он потерял обоих родителей и жил со старшим братом и его женой в доме своей семьи в деревне Исида, под сенью древнего и величественного храма Такахата Фудо. В одиннадцать лет он в течение недолгого времени учился ремеслу на большом торговом предприятии Мацудзакая в Эдо. Вернувшись в родные места, мальчик делил свое время между родным домом и находившимся неподалеку жилищем старшей сестры и ее мужа в Хино, почтовой станции на дороге Косюкайдо. Когда Хидзикате исполнилось шестнадцать, он посадил за домом бамбук [6] и дал себе клятву — абсурдную, но в то же время пророческую — «стать самураем». Стебли этого бамбука короткие, прямые, не толще человеческого пальца и идеально подходят для изготовления стрел. Его выращивание считалось актом предусмотрительности — для подготовки к войне — и подобало самураю. Кроме того, подходящими для самурая занятиями были каллиграфия и стихосложение (как в китайской, так и в японской традиции), которыми Хидзиката страстно увлекался. Особенно он любил хайку. Перед отъездом в Киото он оставил в Хино сборник хайку, написанных под псевдонимом Хогёку.
Зять Хидзикаты, Сато Хикогоро, получил под руководством Кондо Сюсукэ разряд мэнкё и право обучать стилю Тэннэн Рисин. Ранее он унаследовал от отца обширное поместье и высокое положение старосты деревни Хино. Хотя Сато принадлежал к крестьянскому сословию, его скорее можно было назвать деревенским помещиком, нежели фермером. Незадолго до того, как Хидзиката дал свою пророческую клятву, Сато построил около своего дома фехтовальное додзё, где время от времени преподавали мастер Сюсукэ и его наследник. Кроме Сато, Кондо и Хидзиката поддерживали близкие отношения с другим местным помещиком, разделявшим их страсть к кендзюцу. Это был Кодзима Сиканосукэ, староста деревни Онодзи. Сато был шестью годами старше Кондо, Кодзима — тремя. Двое старших мужчин давали своему наставнику уроки литературы, когда Кондо преподавал кендзюцу в частном додзё Сато или в саду перед домом Кодзимы.
Мастер Сюсукэ и его сын были признательны своим состоятельным ученикам. Кодзима и Сато обеспечивали значительную материальную поддержку для небогатой семьи Кондо. Оба деревенских старосты продолжали помогать им и после того, как Кондо и Хидзиката вступили в Ополчение роси. В отсутствие учителя Сато обучал стилю Тэннэн Рисин в Хино, а Кодзима — в Онодзи. В кровавые годы в Киото Кондо и Хидзиката получали от них припасы, включая экипировку, в которой так нуждались, а во время новогодних праздников Кодзима собирал с местных учеников деньги, чтобы послать их своему учителю на запад.
Частный тренировочный зал Сато оказался в этой истории местом знаковых встреч. Именно в додзё Хино будущий заместитель командира Синсэнгуми с мечом в руке оттачивал свой талант, и именно здесь он подружился с Кондо Исами. «Он [Хидзиката] обладал приятной внешностью и был склонен к задумчивости, что уравновешивало прямолинейность Кондо», — писал Митио Хирао (25), объясняя, почему эти двое были «близки как братья». Чтобы заработать на жизнь, пока он учился кендзюцу, Хидзиката путешествовал по округе, торгуя особым снадобьем из трав, которое изготавливала его семья. Это снадобье помогало при многих недугах, включая травмы от деревянного тренировочного меча. Страсть к фехтованию у Хидзикаты была столь велика, что вместе с черным плетеным ящиком для лекарств он всегда носил с собой фехтовальную экипировку, «останавливаясь по пути, — пишет Кан Симосава, — чтобы в каждом достойном внимания додзё вежливо попросить об уроке. Однако в то время его лицо был нежным, как у девушки. Хотя впоследствии он сделался заносчив, благодаря его уму и обаянию все относились к нему по-доброму» (26).
«Он слегка смахивал на торговца, — вспоминает один из его товарищей, время от времени занимавшийся в Сиэйкане. — Немного сутулился, но был высоким и стройным. И одним из самых красивых мужчин в группе [в Сиэйкане]. В общении он был проницателен и вдобавок очень умен. Предпочитал казаться слегка неприветливым и <...> ко многим испытывал неприязнь. Сидя напротив кого-нибудь, он сперва медленно оглядывал человека с ног до головы. Затем начинал негромко говорить».
Хидзиката официально поступил в додзё Кондо только весной 1859 года, несколько лет спустя после их встречи. В Сиэйкане Хидзиката завязывал маску красивым красным шнурком, за что его втихую дразнили некоторые товарищи, и получил разряд мэнкё. Несколько лет спустя жители родной деревни едва верили рассказам о кровопролитиях в Киото, которые были делом рук заместителя командира Синсэнгуми, поскольку «он был таким мягким человеком». Но, как метко замечает Симосава, «обнажив меч, Тосидзо становился совершенно другим». Однажды, когда обязанности позволили ему ненадолго отлучиться из Киото домой, Хидзиката, как говорят, рассказывал родственникам и друзьям, что стальной клинок одного из его мечей заржавел от обилия человеческой крови.
Кондо Исами и Хидзиката Тосидзо покинули родные дома на востоке, движимые непреклонной волей к власти. В творившихся на западе беспорядках они увидели выпадающий раз в жизни шанс применить свои выдающиеся боевые навыки для того, чтобы подняться на вершину иерархической лестницы Токугава. Тому, что крестьянские дети вообще возмечтали о чем-либо подобном, не было примеров за всю историю правления Токугава. Без сомнения, это желание было порождено их невероятным самомнением.
Вместе с ними пришло шестеро чрезвычайно одаренных фехтовальщиков, которые стали ядром Синсэнгуми. Юный гений Окита Содзи был старшим сыном самурая из хана Сиракава, даймё которого являлся прямым вассалом сёгуна. Согласно семейным записям, Окита родился в представительстве Сиракава в Эдо в 1844 году. Он рано лишился родителей и в девять лет сделался учеником в Сиэйкане, где и вырос; Кондо был ему как старший брат. В двенадцать Окита провел бой с учителем фехтования князя Сиракавы и одержал победу. К пятнадцати годам он стал помощником учителя в Сиэйкане и преподавал в основном додзё в Эдо и в окрестных деревнях. Некоторые говорили, что даже Кондо не мог победить Окиту в поединке. Как и следовало ожидать, Окита получил разряд мэнкё. Когда Кондо Исами стал хозяином Сиэйкана, Окиту назначили главой додзё.
Нагакура Синпати боготворил Кондо Исами, который был пятью годами старше него. Ронин из хана Мацумаэ, даймё которого был «внешним» князем, Нагакура родился в представительстве Мацумаэ в Эдо в 1839 году. Он был единственным сыном занимавшего хорошую должность самурая этого клана. Семья Нагакуры через брак состояла в родстве с князем Мацумаэ. Из поколения в поколение глава семьи постоянно находился в Эдо, будучи связным провинции Мацумаэ, расположенной на острове Эцу на дальнем севере. Еще мальчиком Нагакура начал заниматься кендзюцу, сперва под руководством учителя своего отца, признанного мастера стиля Синто Мунэн. Как один из лучших учеников своего учителя он получил разряд мокуроку в семнадцать лет. Будучи немногим старше двадцати, он проверял свое умение, путешествуя по школам других стилей неподалеку от столицы. Вернувшись в Эдо, он стал помощником учителя при мастере прославленного стиля Хокусин Итто. Примерно в это время он начал посещать додзё Кондо Исами. Хотя, согласно воспоминаниям самого Нагакуры, он никогда официально не вступал в Сиэйкан, именно он убедил Кондо и других записаться в Ополчение роси.
Яманами Кэйсукэ был на год старше Кондо Исами и родился в 1833 году. Он был вторым сыном главного учителя фехтования хана Сэндай в северной части Японии, который тоже возглавлял «внешний» князь. К моменту прихода в Сиэйкан Яманами уже имел разряд мэнкё стиля Хокусин Итто. Он вызвал наследника мастера школы на поединок. После того как Кондо победил его, Яманами поступил в Сиэйкан как один из самых умелых его бойцов. Впоследствии он вместе с Хидзикатой и Окитой сделался помощником учителя.
Иноуэ Гэндзабуро, четвертый сын самурая Токугава, родился в Хино в 1829 году. Он был старшим из восьми бойцов Сиэйкана, вступивших в Ополчение роси. Отец Гэндзабуро, мелкий полицейский чиновник на службе у сёгуна, поощрял в своих сыновьях желание заниматься воинскими искусствами. Гэндзабуро еще ребенком начал заниматься в додзё Сато Хикогоро. Он и его брат Мацугоро получили от Кондо Сюсукэ разряд мэнкё.
Тодо Хэйсукэ родился в 1844 году. Он утверждал, что является незаконным сыном «внешнего» князя хана Цу, чья фамилия была Тодо. Несмотря на тайну, окутывающую его происхождение, точно известно, что Тодо Хэйсукэ был ронином, когда получил разряд мокуроку по стилю Хокусин Итто в прославленном додзё Тиба. Впоследствии он поступил в Сиэйкан. Тодо, как и Оките, было всего девятнадцать, когда он записался в Ополчение роси.
Харада Саносукэ родился в хане Мацуяма в 1840 году. Даймё Мацуямы возглавлял один из двадцати родственных домов. Его владения располагались в провинции Иё на Сикоку, самом маленьком из четырех основных островов. С собой в додзё Кондо Харада принес свое знание яридзюцу — искусства владения копьем. После неудачной попытки самоубийства у него остался горизонтальный шрам на животе. Он сделал этот знак частью своего герба — горизонтальная линия в круге.
Седьмым членом Синсэнгуми, чрезвычайно близко связанным с Сиэйканом, был Сайто Хадзимэ. Ровесник Окиты и Тодо, необычайно высокий — пяти футов одиннадцати дюймов ростом, он делил с этими двумя положение самого младшего в группе Кондо и славу одного из лучших фехтовальщиков. Сайто родился и вырос в Эдо и был сыном вассала Мацудайры из хана Акаси, также относившегося к родственным домам. Сайто не вступал в Ополчение роси Киёкавы и не отправлялся в Киото с остальными. По слухам, он убил в Эдо самурая из числа сторонников сёгуна перед тем, как сбежать в Киото и присоединиться к своим друзьям.
Сэридзава Камо родился в первый год Тэнпо — 1830-й, — четырьмя годами раньше своего соперника Кондо Исами. Он был избалованным младшим сыном состоятельного самурая низкого ранга из хана Мито. Мастер фехтования школы Синто Мунэн, он держался твердо и прямо — без меры гордый, хорошо сложенный и наделенный исключительной физической силой. Словно рисуясь ею, он носил тяжелый веер с железными пластинами, которым угрожал поколотить тех, кто встанет у него на пути. На этом боевом веере было выгравировано восемь китайских иероглифов, означавших «Сэридзава Камо, верный и патриотичный самурай».
«Верный и патриотичный самурай» был привлекательным мужчиной, белокожим, с маленькими темными глазами, которые проницали защиту его многочисленных противников. Столь же галантен, сколь и груб, столь же отважен, сколь и жесток, он был безрассудным, породистым человеком, патологическим пьяницей, который спьяну хватался за меч по малейшему поводу. До вступления в Ополчение роси он был капитаном в отряде оголтелых сторонников императора, страстно ненавидевших иностранцев, — Тэнгу из хана Мито, откуда пошла доктрина сонно-дзёи. Сэридзава командовал примерно тремя сотнями человек. Говорили, что нескольким провинившимся бойцам он в качестве наказания отрубил пальцы, руки, носы или уши. В конце концов он был арестован и приговорен в Эдо к смерти за хладнокровное убийство троих подчиненных, прогневавших его каким-то незначительным проступком. В тюрьме он отказался от еды. Свинцовое зимнее небо, виднеющееся через маленькое окошечко его холодной сырой камеры, напоминало ему о заснеженном пейзаже снаружи. Он сравнивал свою судьбу с участью цветка сливы, присыпанного снегом. Прокусив мизинец, Сэридзава кровью написал стихотворение — как он думал, предсмертное:
В морозном и снежном запустении
Первой ярко зацветает слива.
Цветы сохраняют аромат, даже осыпавшись.
Но перед казнью он попал под всеобщую амнистию, объявленную бакуфу для найма людей в Ополчение роси. И весной 1863 года уже командовал не шайкой мятежников, а легальным отрядом бойцов на службе у сёгуна.
Дурная слава опережала его. Говорят, что, когда в феврале Ополчение роси добралось до Киото, местные жители тряслись от страха перед «демоном Сэридзавой». Властный, с неумеренным сексуальным аппетитом, «демон» имел репутацию человека, падкого до чужих жен. По слухам, в юности он изнасиловал и оставил беременными трех служанок в доме своей семьи. Как командир Синсэнгуми он должен был защищать императорский двор — что не мешало ему заигрывать с любовницей придворного Анэнокодзи Кинтомо, предводителя фракции сонно-дзёи в окружении императора. Когда это дошло до ушей протектора Киото, он недвусмысленно приказал Сэридзаве прекратить мутить воду при дворе. По слухам, Сэридзава изнасиловал жену богатого торговца в своем родном Мито. Женщина впоследствии увлеклась им и умоляла Сэридзаву оставить ее при себе. Предполагается, что патологическое поведение Сэридзавы было следствием сифилиса, который он подцепил от этой женщины, бывшей гейши. Возможно, именно болезнь в сочетании с яростью оттого, что он заразился, привела к тому, что в припадке гнева он разрубил ее надвое и швырнул в реку.
«Эгоизм офицера Сэридзавы Камо на протяжении всего пути [из Эдо в Киото] не поддается описанию», — пишет Симосава. В отличие от Кондо и Хидзикаты, которые присоединились к Ополчению роси как простые рядовые, Сэридзава, самурай по рождению, с самого начала требовал особого обращения. Его наняли как одного из двадцати трех офицеров в отряде. Кондо между тем была поручена нелестная обязанность ехать впереди остальных, чтобы обеспечивать поселение офицеров и солдат на остановках в пути. Как-то раз он забыл найти комнату для Сэридзавы, за что неоднократно просил прощения. Но Сэридзава не принял извинений и затаил обиду. Иронично-недовольным тоном он уверил своих товарищей-офицеров, что переночует под открытым небом и разведет огонь, чтобы не замерзнуть. «Но, — заметил он, — не удивляйтесь, если костер будет немного великоват». Он собрал дрова, сложил их на центральной площади и, когда солнце зашло, разжег огромный костер. Огонь взметнулся высоко в ночное небо, осыпая искрами близстоящие деревянные постройки. Люди с ведрами воды вскарабкались на крыши, чтобы залить его, — но пламя обиды в душе Сэридзавы было не так-то просто погасить.
В Киото он упивался новообретенной властью. Когда пошли слухи, что тигр в местном цирке на самом деле переодетый человек, Сэридзава решил разоблачить обманщика. Он направился в здание, где держали тигра, прошествовал прямо к клетке, вытащил короткий меч и ткнул лезвием между прутьев. Толпа вокруг затаила дыхание, а предполагаемый обманщик издал оглушительный рык, свирепо уставившись в темные глаза предводителя Синсэнгуми. Сэридзава же спрятал меч в ножны и, сардонически усмехнувшись, объявил: «Тигр настоящий».
Ополчение раскололось на две фракции, сплотившиеся вокруг Сэридзавы и Кондо. Из тринадцати изначальных членов восемь были людьми Кондо, остальные — Сэридзавы. Они набрали еще людей, и вскоре их стало больше сотни. Чтобы было проще контролировать рядовых, предводители создали новую структуру власти в отряде. Ниже Сэридзавы Камо и Кондо Исами, номинального командира Синми Нисики и заместителей командира Хидзикаты Тосидзо и Яманами Кэйсукэ стояли четырнадцать помощников заместителей командира. Среди них были Окита Содзи, Нагакура Синпати, Харада Саносукэ, Тодо Хэйсукэ, Сайто Хадзимэ и недавно принятый Ямадзаки Сусуму. Ямадзаки, ронин из Осаки, мастерски владел тяжелым деревянным посохом [7]. Эти шестеро помощников вместе с Хидзикатой и Яманами образовали тесно спаянную группу вокруг Кондо. Среди остальных помощников заместителей командиров были Хираяма Горо и Хирама Дзюсукэ, преданные Сэридзаве. Ниже этих офицеров стояли трое «наблюдателей», и среди них — великан Симада Кай. Симада был ронином из державшего сторону Токугава хана Огаки в провинции Мино. Он изучал кендзюцу стиля Синкэйто в Эдо, где и подружился с Нагакурой. Будучи 330 фунтов весом и почти шести футов ростом, Симада был самым крупным членом Синсэнгуми.
Большинство офицеров жило в усадьбе семьи Яги, одном из многочисленных зданий, стоявших вдоль узких улочек и переулков деревни Мибу. Хозяин дома, самурай невысокого ранга Яги Гэннодзё, был десятым потомственным главой своей семьи и старостой деревни Мибу. Внушительные ворота темного дерева и двухэтажный главный дом, крытые черной черепицей, затейливые решетки на окнах, широкие раздвижные входные двери, застеленные татами комнаты, выводящие через длинный деревянный коридор в сад за домом, — этот дом, эти комнаты и этот сад, содержавшиеся в безупречном порядке, занимали теперь предводители самой знаменитой банды убийц во всей японской истории. На другой стороне узкой улочки стоял одноэтажный дом семьи Маэкава, где ополчение устроило свой штаб. Оба эти дома, где в будущем прольется кровь, хорошо послужили Синсэнгуми.
Из своей ставки в Мибу Кондо Исами писал в Таму Сато и Кодзиме, прося прислать тренировочную экипировку для себя и остальных выпускников Сиэйкана. И Кондо и Хидзиката предчувствовали скорое кровопролитие. Готовясь к этому, они в отдельных письмах просили друзей прислать кольчужные рубашки.
Была утверждена форма — броские голубые куртки с белыми зубцами по низу рукавов. Своим символом отряд сделал китайский иероглиф «верность» — в знак их верности Токугава. Символ Синсэнгуми, звучащий как «макото», был изображен на отрядном знамени, белый на красном фоне. Согласно Симосаве, знамя было приблизительно пяти футов в длину и около четырех в ширину. Ополченцы в форменных куртках ежедневно патрулировали город, неся с собой свое знамя. Они допрашивали или арестовывали непокорных ронинов, бродяг и прочих подозрительных личностей в императорской столице и ее окрестностях. Их грозное шествие по улицам Киото стало обычным явлением. Один из вассалов князя Айдзу вспоминал: «Члены Синсэнгуми собирали волосы в пышные хвосты. Когда ветер дул им в лицо, густые пряди развевались, что делало зрелище еще более внушительным». Вскоре уже в Киото, в близлежащем торговом центре Осаке и в прилегающих областях вряд ли нашелся бы кто-то, кто не сразу узнал бы в них грозный отряд отборных бойцов Токугава.
Во времена правления Токугава ронины существовали всегда. Раньше это были те самураи, которые по какой-либо причине, намеренно или нет, покинули клан и своего господина. «Бесхозные самураи», коротко говоря. Но ронины тревожных последних лет эпохи Токугава — важнейшего переломного момента в истории Японии — совершенно другое дело. Их было заметно больше, и они необязательно принадлежали к воинскому сословию, многие вышли из крестьян. Кондо Исами и Хидзиката Тосидзо — два самых известных в истории примера «ронинов от сохи».
Большинство тех «ронинов последних дней» были низшими самураями своих кланов — в основном из Мито на востоке, из Тёсю и Тоса на западе, из Сацумы и Кумамото на юге. В то время, когда вся страна оказалась перед лицом беспрецедентной опасности, многим из этих низших самураев были заказаны должности в правительстве и право голоса в государственных делах. Они находились в зависимости от своих ханов и номинально были самураями, с правом носить два меча, фамилию и фамильный герб на одежде, — но обращались с ними как с простолюдинами. Превосходный пример самурая лишь по названию, ставшего ронином, — Сэридзава Камо. К таковым же можно отнести Сакамото Рёму, выходца из семьи богатого самурая-торговца из Тоса (27). Эти ронины по сути дела оставляли службу у своих даймё, лишаясь их защиты и финансовой поддержки, ради того, чтобы присоединиться к опасному национальному движению, — что часто стоило им жизни. Как и предводители Ополчения роси, многие из них, если не все, пылко ненавидели иностранцев и жаждали сразиться с ними.
Феномен ронинов этой эпохи можно сравнить с движением за социальное равенство в тоталитарном обществе. Многими двигало скорее желание носить два меча и выглядеть как самураи, нежели возвышенные политические стремления. Это свое желание они исполнили, став ронинами якобы из «верности».
Как фехтовальщики Кондо и Хидзиката формально, может статься, и уступали некоторым своим подчиненным, особенно гению фехтования Оките Содзи. Но недостаток ловкости и умения они восполняли силой духа, отвагой и непреклонной волей к власти. Эта воля к власти — безусловно, самое страшное их оружие, и раз за разом оказывалось, что нет ему равных на залитых кровью улицах Киото.
Но, несмотря на свои положительные стороны, воля к власти в сочетании с вирусом самомнения — убежденности кого-то в том, что он более ценен, нежели другие люди, — обыкновенно выливается в трагедию, нередко ведущую к смерти «носителя». Не будучи патологией в медицинском смысле, самомнение действительно своего рода вирус, и за всю историю человечества его носителями в основном были люди беспринципные — гораздо чаще, чем те, кто непреклонной волей к власти не обладал. Диктаторы, деспоты, завоеватели, бандитские главари, серийные убийцы, главы культов — словом, тираны, преступники и головорезы, все как один — с тягой к убийствам, какой даже близко не обладало подавляющее большинство тех, кому выпало несчастье родиться в одном месте и в одно время с ними.
Что отличает Кондо, Хидзикату и некоторых других их соотечественников — как друзей, так и врагов, включая даже мерзавцев вроде Сэридзавы, от беспринципной клики жестоких злодеев всех времен и народов, не связанных никакими общественными и этическими устоями, — это строгий неписаный кодекс самурая, бусидо. Его они ставили превыше всего, даже жизни, по его заветам они жили и умирали — хотя толковали этот кодекс подчас по-разному. Но эти люди меча, как хорошие, так и дурные, были детьми своего быстро меняющегося общества середины девятнадцатого столетия, когда самураи и их кодекс чести стремительно уступали место новому материализму наступающего Запада.
Весной 1863-го, третьего года эпохи Бункю, сёгун наконец дал императору обещание изгнать иностранцев к 10 мая. В апреле он выехал из Киото в Осаку, чтобы подняться на борт принадлежащего Токугава военного корабля «Дзюндо Мару» под командованием Кацу Кайсю. Иэмоти намеревался наблюдать с корабля за Осакским заливом и за усилением береговых укреплений в этом жизненно важном регионе, столь близком к священной императорской столице. Синсэнгуми отправились в Осаку, чтобы охранять сёгуна.
9 мая, за день до назначенного срока, правительство Токугава уступило требованиям Великобритании относительно репараций за убитых самураем из клана Сацума в Намамуги. Это, разумеется, дало радикально настроенным придворным и их союзникам из числа самураев отличный предлог для удара по бакуфу. Правительство, в свою очередь, призвало сёгуна вернуться в восточную столицу — не ради притворного обещания изгнать иностранцев, которое было не более чем уловкой, чтобы успокоить радикалов в Киото, включая самого Сына Неба, а ради того, чтобы убрать Иэмоти подальше от опасной ситуации на западе.
Десятого мая роялисты Тёсю, самого радикального клана, чтобы продемонстрировать безупречную верность императору и готовясь к грядущей войне против Токугава, собрались в Симоносэки, крайней юго-западной точке их провинции. Пролив Симоносэки отделял остров Кюсю от главного острова Хонсю и был крайне важен — иностранные корабли проходили через него, направляясь из Иокогамы в Нагасаки и далее в Шанхай. Вечером два военных корабля Тёсю обстреляли в проливе ни в чем не повинный американский торговый корабль. Двадцать третьего числа того же месяца люди Тёсю обстреляли французское посыльное судно с артиллерийских батарей на побережье Симоносэки, а три дня спустя открыли огонь по голландскому корвету в тех же водах. У американцев и французов обошлось без жертв, а вот у голландцев четверо были убиты и пятеро серьезно ранены.
Таким образом Тёсю решили взять в свои руки выполнение невыполнимого обещания сёгуна изгнать иностранцев. В результате они перехватили влияние на императорский двор, потеснив Сацуму, и тем самым еще больше ослабили власть Токугава в Киото. Но возмездие было скорым и жестоким. Первого июня американский военный корабль, вышедший из Иокогамы, потопил два корабля Тёсю у Симоносэки, повредил третий и обстрелял батарею на берегу. Четыре дня спустя два французских военных корабля вошли в пролив и разрушили еще несколько батарей. Чтобы окончательно добить противника, примерно двести пятьдесят французских солдат высадились в Симоносэки и временно захватили две оставшиеся батареи. Они уничтожили большинство орудий Тёсю, сбросили запасы пороха в океан и захватили мечи, шлемы, доспехи и мушкеты, после чего в тот же день снова погрузились на корабли и отплыли.
Быстрый и не сопоставимый по мощи ответный удар послужил Тёсю тяжким уроком. Как и все прочие самураи, они пребывали в неколебимой уверенности, что в реальном сражении иностранцам нечего противопоставить их непревзойденному боевому духу. Этот миф был за каких-то пять дней разрушен непревзойденной военной мощью трех иностранных кораблей. Вот тогда-то поборники изгнания варваров раз и навсегда осознали, что, пока они не сократят колоссальный технологический разрыв между Японией и иностранными государствами, их цель так и останется несбыточной мечтой.
Сэридзава и Кондо были уверены, что понимают ситуацию в императорской столице лучше, чем власти в трехстах милях к востоку, в замке Эдо. 25 мая они обратились к бакуфу с просьбой оставить сёгуна в Киото — чтобы не дать радикалам повода нанести удар по бакуфу в наказание за то, что сёгун вернется в Эдо, не выполнив своего обещания. Но Сэридзава и Кондо были не более чем бойцовыми псами бакуфу, и их прошение оставили без внимания. В середине июня сёгун отплыл в Эдо на «Дзюндо Мару».
По иронии судьбы и у Синсэнгуми, и у возглавляемых Тёсю роялистов была одна и та же великая цель: изгнать иностранцев во имя императора. Однако средства достижения этой цели сделали их злейшими врагами. Синсэнгуми собирались сражаться с иностранцами под военным руководством сёгуна Токугава. Роялисты же, возглавляемые Тёсю, — уничтожить Токугава бакуфу как самое опасное препятствие на пути к их цели. После того как власти Эдо согласились выплатить Великобритании репарации, Кондо Исами понял, что бакуфу еще не готово осуществить дзёи. Хотя он собирался со временем вернуться на восток, чтобы начать там войну против иностранцев, все же он решил, что его люди, признанные защитники сёгуна, пока должны оставаться на беспокойном западе, даже и в отсутствие Иэмоти, — чтобы сдержать настроенных против Токугава радикалов, которые использовали бы неспособность сёгуна изгнать иностранцев как повод ударить по нему. Для Кондо Исами защита сёгуна Токугава стала первостепенной задачей.
Тем безумным жарким летом третьего года Бункю смертельные враги Синсэнгуми купались в императорской милости. В Киото роялистов Тёсю поддерживали экстремисты из числа приближенных императора, во главе с придворным Сандзё Санэтоми. Но слава Тёсю в Киото была столь же скоротечной, сколь и их триумф в Симоносэки. В середине августа Айдзу и Сацума заключили военный союз, снова сместив баланс сил при дворе в сторону Токугава. 18 августа под покровом ночи тяжеловооруженные войска Сацумы и Айдзу захватили девять Запретных врат дворца, преградив вход людям Тёсю. Четырнадцать сотен вооруженных роялистов, включая тысячу ронинов, собрались у ворот Сакаимати, охрана которых доселе была возложена на Тёсю. Старший вассал внешнего князя Йонезавы в письме сыну описал эту напряженную сцену так:
«Cтороны стояли друг против друга, с пушками и винтовками наизготовку. <...> На всех были доспехи, и хотел бы я, чтобы ты воочию видел это величественное зрелище. Хан Тёсю не выказывал страха [перед лицом опасности]. В числе их самураев были юноши лет пятнадцати-шестнадцати с виду. На них были белые креповые куртки и белые же головные повязки, в руках они держали западные винтовки, и их совсем не смущало противостоящее им огромное войско. Напротив, они выдвинулись вперед, с нетерпением ожидая вражеской атаки».
Несмотря на свою отвагу и решимость, воины Тёсю не могли тягаться с тяжеловооруженными отрядами Айдзу и Сацумы. Преданные двором, эти поборники доктрины верности императору нацелили свои орудия на дворец. Но тут им предъявили императорский приказ: немедленно отступить, иначе их заклеймят «врагами императора». Оставалось только подчиниться. Тёсю были изгнаны из Киото вместе с семью радикально настроенными придворными во главе с Сандзё Санэтоми. Синсэнгуми, включая Хидзикату Тосидзо, сражались на стороне Айдзу и Сацумы. О доблести «демона-командира» свидетельствуют два следа от удара вражеским мечом на его налобной железной полоске. Он отослал эту полоску в Хино, своему зятю Сато Хикогоро. К посылке прилагалось письмо, в котором Хидзиката заметил: «В Киото меня пока не убили».
Так называемый переворот 18 августа обострил беспорядки в городе. Самураи Тёсю и их союзники-ронины, кому удалось остаться в Киото, ушли в подполье. Они снова поклялись осуществлять «кару небес», и ходили слухи, что Тёсю задумали нанести в Киото ответный удар. И придворных, и простых горожан охватила паника. В свете этой угрозы Синсэнгуми получили от протектора Киото официальный приказ «день и ночь патрулировать город».
Синсэнгуми хорошо делали свое дело. Необычайное самомнение и непреклонная воля к власти их командиров в условиях той эпохи породили в этих на редкость умелых бойцах тягу к убийству, равной которой не было даже в те кровавые годы. Вскоре в городе было восстановлено подобие порядка. В следующем месяце императорский двор наградил каждого из ополченцев золотым рё (28).
Протектор Киото тоже был доволен своим Новым ополчением, которое по сути становилось самой сильной его службой безопасности. Беспримерная мощь ополчения подкреплялась жестким кодексом поведения, разработанным Кондо и Хидзикатой. Именно их крестьянское происхождение укрепило решимость обоих вести себя и свое войско согласно самым стоическим традициям воинского сословия. Строго запрещалось «нарушать кодекс самурая», «покидать отряд», «собирать пожертвования в личных целях», «затевать судебные тяжбы» и «сражаться по личным причинам». Нарушение любого из этих запретов каралось сэппуку (29). Однако не всем нарушителям была дарована честь умереть как подобает самураю; менее достойных обезглавливали. Помимо основных правил существовало на редкость суровое предписание, которое, вероятно, стало одной из главных причин смертоносности членов Синсэнгуми: «Если в схватке вам не удается убить своего противника, вы приговариваетесь к сэппуку — так, как если бы получили рану в спину» (30) [8].
Этот жестокий свод правил был строго обязателен к исполнению, хотя официально его утвердили только через два года (31). Количество ополченцев, вынужденных совершить сэппуку, обезглавленных или убитых иным способом, затерялось в истории, но несколько случаев было описано. Таути Томо из провинции Мусаси неожиданно нагрянул в дом своей любовницы на южной окраине Киото. На столе он увидел сакэ и еду, что пробудило в нем подозрения. Пока он расспрашивал женщину, ее тайный любовник внезапно напал на него сзади. Товарищ обнаружил Таути истекающим кровью и помог ему добраться до штаба, где Кондо и Хидзиката приказали ему совершить сэппуку, — тяга к убийству. Другой человек был точно так же наказан за связь с замужней женщиной — тяга к убийству. Отрядного учителя фехтования, придерживавшегося крайних роялистских взглядов, приговорили к сэппуку за «нарушение порядка в отряде» — тяга к убийству. Один из самых первых членов Синсэнгуми дезертировал, насмотревшись на то, как его товарищей осуждают на смерть и как врагов без счета режут, словно скот, на улицах Киото. За долгое время пребывания в отряде он узнал слишком много секретов, разглашения которых допустить не могли. Его выследили, схватили и зарубили бывшие соратники — тяга к убийству. Еще одного ополченца казнили за попытку вымогательства у богатого торговца — тяга к убийству. Еще двоих, один из которых был изгнан из Синсэнгуми за трусость, убили на улицах Киото за попытку использовать имя отряда к собственной выгоде — тяга к убийству. Одному из счетоводов Синсэнгуми Хидзиката приказал совершить сэппуку за «преступную ошибку в расчетах» — тяга к убийству.
Хотя дезертирство, безусловно, было тяжелейшим из преступлений, поимка беглых членов отряда была делом отнюдь не легким. Выслеживание дезертира могло оказаться затяжным и запутанным процессом, как, например, в случае с неким Сибатой Хикосабуро. Сибата вступил в отряд в 1864 году. Спустя полтора года, в июне 1866-го, он дезертировал после попытки вымогательства в личных целях. Когда Хидзиката узнал о том, что Сибата в хане Идзуси, к северо-западу от Киото, он отправил за ним четверых людей. Эти четверо получили подробное описание Сибаты: внешность, возраст, одежду, прозвища и то, что он говорил на диалекте Мусаси. Он был выдан преследователям властями Идзуси, доставлен в ставку Синсэнгуми в Киото и принужден совершить сэппуку в назидание возможным дезертирам — тяга к убийству.
Самый печально известный пример жестокости Синсэнгуми по отношению к своим же — злополучное, пусть и доселе неясное дело заместителя командира Яманами Кэйсукэ. По словам Нагакуры Синпати, Яманами «был столь же неистовым роялистом, сколь Киёкава Хатиро, Сэридзава Камо и Кондо Исами». Даже протектор Киото восхищался им. Когда Яманами сломал меч в схватке с ронином, даймё Айдзу пожаловал ему новый клинок и восемь рё.
По-видимому, проблема с Яманами возникла на почве разногласий во взглядах, хотя Симосава упоминает и об ожесточенном соперничестве между ним и вторым заместителем командира — Хидзикатой Тосидзо. Яманами явно беспокоило возросшее за последнее время самомнение Кондо и Хидзикаты. Он чувствовал, что они забыли изначальную цель, ради которой члены Сиэйкана вступили в «верный и патриотичный» отряд. Воля к власти, снедавшая в последнее время его прежних друзей, ослабила их былой патриотизм. Согласно большинству источников, беспокойство Яманами усилилось в начале 1865 года, когда Кондо и Хидзиката, недовольные теснотой штаба в Мибу, решили перебраться в более просторное помещение в храме Нисихонгандзи на юго-западе города. Храмовых монахов это решение привело в замешательство. Их протесты Кондо и Хидзиката оставили без внимания. Яманами противился тому, что считал принуждением буддистских священнослужителей. «Есть ведь немало других подходящих мест», — заметил он Кондо и предложил своему командиру передумать. Тот не послушал, и Яманами решился на крайний шаг. Он написал прощальное письмо, где изложил причины, по которым больше не может без зазрения совести рисковать жизнью под началом Кондо. Затем он дезертировал (32).
Яманами бежал в Оцу, город примерно в семи милях к востоку от Киото, на озере Бива. Хотя в деталях последующих событий источники расходятся, согласно и Нагакуре и Симосаве, Кондо отправил за Яманами Окиту. Это было непростое задание. При всем мастерстве Окиты Яманами сам был мастером стиля Хокусин Итто, искушенным, кроме того, в дзюдзюцу. То, что Окита задержал его без борьбы, возможно, показывает, что Яманами покорился судьбе. По возвращении в Мибу он был вызван на собрание руководства Синсэнгуми в доме Маэкавы.
«Дезертирство, — произнес Кондо, нарушив молчание, — запрещено правилами Синсэнгуми». Мрачным тоном Кондо приказал Яманами совершить сэппуку — тяга к убийству. Яманами спокойно выразил свою радость и признательность за то, что на него возложили это самое почетное для самурая задание, и, попросив его извинить, вышел. В комнату он вернулся уже переодетым в парадную одежду. Расстелил циновку поверх чистых татами пола, чтобы не запачкать их кровью, сел на нее, принял официальную позу и положил перед собой короткий меч. Поблагодарив всех присутствующих за долгую дружбу, он обменялся с ними ритуальными прощальными чашками воды и вежливо произнес прощальную речь. Он попросил Окиту Содзи быть его секундантом, наказав гению фехтования «не опускать меч, пока я не дам знак». После чего спокойно взял короткий меч и вонзил его в нижнюю часть живота. Прорезав клинком прямую линию, он упал вперед в последнем всплеске сил, заслужив, по словам Нагакуры, «похвалу Кондо за великолепие», с которым выполнил это последнее задание.
Количество рядовых, разделивших его судьбу, неизвестно. Офицеры тоже не были исключением. Из двадцати двух самых известных только трое пережили те кровавые времена. По меньшей мере шестерых убили, трое совершили сэппуку, двоих казнили. В 1876 году, спустя восемь лет после смерти Кондо Исами и падения Токугава бакуфу, в районе Итабаси новой восточной столицы, Токио, в двух шагах от места казни Кондо Нагакура воздвиг монумент в память о своих товарищах, не переживших революцию. На камне выгравированы их имена. О тридцати девяти сказано, что они погибли в бою, семьдесят один же умер вследствие болезни или несчастного случая, совершил сэппуку или был казнен.
Суровее всего обходились со шпионами и предателями. Сразу после августовского инцидента всем людям Тёсю и их союзникам-ронинам официально запретили появляться в императорской столице. Однако некоторым удалось, переодевшись торговцами или нищими, остаться в Киото в качестве разведчиков. За этими изгоями охотились люди из лагеря Токугава, включая Айдзу и Синсэнгуми.
«Сиси из Тёсю возненавидели Синсэнгуми, — вспоминает Нагакура. — Они пришли к выводу, что, пока в Киото заправляют Кондо и его люди, им будет трудно поднять [еще одно] восстание. Тогда Кацура Когоро (33) выбрал четверых своих товарищей <...> в качестве убийц», чтобы внедриться в Синсэнгуми. 25 августа, спустя неделю после инцидента, несколько человек из Тёсю неожиданно появились в ставке в Мибу. Они заявили, что решили оставить свой хан из-за ссоры с членами клана, и попросили разрешения вступить в Синсэнгуми. Кондо принял их, намереваясь использовать в качестве шпионов, чтобы «разыскать и убить мятежных Тёсю, скрывающихся в Киото». Он приказал новобранцам оставаться в доме Маэкавы и выдал им сто рё на форму и прочие расходы. После встречи с четырьмя людьми из Тёсю «у Кондо странно блестели глаза <...> через некоторое время он вызвал Нагакуру (34) и еще троих» и велел им «быть начеку» в отношении новобранцев.
Ближе к концу сентября Кондо узнал правду. «Мы не можем позволить им уйти», — сказал он и приказал Нагакуре, Оките и остальным «убить их без промедления». Нагакура и двое его спутников обнаружили двоих из Тёсю греющимися на солнце на длинной деревянной веранде дома Маэкавы и быстро прикончили ударами в спину. Тем временем Окита и его товарищ, помощник заместителя командира Тодо Хэйсукэ, ворвались в другую комнату, преследуя двоих врагов, выскочивших в окно. Еще двое ополченцев, тоже изобличенных как шпионы Тёсю, попытались сбежать. Одного поймали, второй ушел с раной в спине.
«Мы хотели привести пленного <...> к командиру Кондо [для допроса]», — вспоминает Нагакура. Когда тот отказался сотрудничать, Харада Саносукэ, известный своей вспыльчивостью, вытащил длинный меч и одним взмахом обезглавил его. «Нам не просто поручили ловить бродяг, расхаживавших по улицам Киото, [теперь] нас наделили и правом убивать их. Сиси, скрывавшиеся в Киото и Осаке, боялись командира Синсэнгуми как демона».
**************************************
[5] Так у Р. Х. (Прим. ред.)
[6] Р. Х. называет этот вид бамбука arrow bamboo; arrow значит «стрела». Русского аналога не существует, латинское название Pseudosasa japonica. (Прим. ред.)
[7] Вероятно, имеется в виду бодзюцу. (Прим. пер.)
[8] Существовали еще два дополнительных предписания: «Если командир отряда смертельно ранен или убит, все его подчиненные должны сражаться до последнего и умереть там же» и «Даже если потери велики, запрещено выносить с поля боя тела погибших, если речь не идет о командире подразделения». Перевод дополнения к уставу — Антрекот. (Прим. ред.)
@музыка: Stephane Picq - Castra's Harmonic Song
-
-
16.11.2010 в 10:45-
-
16.11.2010 в 11:36-
-
16.11.2010 в 12:18Вот так почитаешь - и как-то чувством поймешь, за что Синсэн "волками" нарекли )
-
-
16.11.2010 в 12:43-
-
16.11.2010 в 14:23-
-
16.11.2010 в 15:14Столько новых подробностей! А Серидзава оказался ещё большим гадом, чем я думала...
а во время новогодних праздников Кодзима собирал с местных учеников деньги, чтобы послать их своему учителю на запад.
Ааа, так вот почему Шинсеновцы так дружно Коджиме новогодние поздравления писали )))
Единственное, может, американизмы слегка из перевода поубирать? Все эти футы и дюймы в привычные сантиметры перевести, у Харады вместо "неудачной попытки самоубийства" - может, лучше "харакири"?
И когда вижу "броские голубые куртки" сразу вспоминаются "голубые береты" ))) Хаори, нэ?
Хотя это может просто у меня стремление американщину на японщину перевести.
Однако в то время его лицо был нежным - опечаточка.
Еще очень интересно, на что ссылается Р.Х., на какие источники - можно будет списочек потом?
-
-
16.11.2010 в 15:18-
-
16.11.2010 в 15:42Он попросил Окиту Содзи быть его секундантом - кайсяку.
-
-
16.11.2010 в 18:01Бгыгыгыгыгы, об этом я не подумал
Хотя это может просто у меня стремление американщину на японщину перевести.
Солнце, ну я же перевожу не японского автора. Можно этим заморочиться, когда все будет готово, если приспичит. А пока, честно говоря, не до этого
Будет тебе список литературы в конце. Но весь почти японский.
быть его секундантом - кайсяку.
Ы. Я отлично знаю, что такое кайсяку. Но РХ употребляет не японский термин, и я не уверен, что нужно их добавлять. Он писал в расчете на аудиторию, которая не рыла носом землю в поисках матчасти.
Grissel Которого из?
-
-
16.11.2010 в 18:08Ааа, так вот почему Шинсеновцы так дружно Коджиме новогодние поздравления писали )))
"Вышли денег! Здравствуй мама".
-
-
16.11.2010 в 18:18Да-да-да
-
-
16.11.2010 в 19:11А фотографии этого Кодзимы в интернетах нет? Хочется посмотреть в лицо доброму человеку
-
-
16.11.2010 в 19:27-
-
16.11.2010 в 19:55-
-
16.11.2010 в 20:59Есть конечно!
Коджима: www.tamahito.com/sikanosk.htm
Сато: www.tamahito.com/hikogoro.htm
Где-то мне и покрупнее фото попадались, но не помню, где.
Будет тебе список литературы в конце. Но весь почти японский.
Спасибо! Хорошо, что японский
Но РХ употребляет не японский термин, и я не уверен, что нужно их добавлять.
А кто там у него, second? Просто у меня слово "секундант" ассоциируется с дуэлями типа Пушкинской, и человеку, не рывшему матчасть, может быть непонятно, зачем и куда такой секундант должен опускать меч. А кайсяку - он и есть кайсяку.
-
-
16.11.2010 в 21:19Да, second. Перевод "секундант" придумали до меня. Слово "кайсяку" знают вообще далеко не все, а суть работы "второго" в тексте разъясняется.
-
-
16.11.2010 в 22:44Каждая часть ожидается примерно так: "нету... нету... нету... нету, когда же?... фсё!, щаз помру от любопытства, что там дальше!... ААА!!!!!! ЕСТЬ!!! УРРРЯ!!!" ))) Вы - добрый гений
-
-
16.11.2010 в 22:55Мыррррррррррррррррр! Мы стараемся!
-
-
17.11.2010 в 20:12-
-
19.11.2010 в 14:28выкосило.
сорри, но таки, когда Р.Х. включает обилку "художетвенное слово" он прекрасен аки весенний рассвет.
А перевод очень и очень хорош, спасибо еще раз за ваш труд!
-
-
19.11.2010 в 14:53РХ - типичный графоман, но любим мы его не за это
Мррр, спасибо